– Твой отец? Ты имеешь в виду дедушку мамы, Джулиуса?
– Ты говоришь ерунду, – его голос был острым как нож.
Она не стала с ним пререкаться. В какой-то момент он стал непривычно сердитым. Раньше она не видела его таким раздраженным. Медицинские отчеты о его состоянии, которые она нашла в папках матери, описывали недавно замеченные признаки деменции и требовали дальнейших обследований. Она прочитала, что пациент становился несговорчивым.
– На завтра в мамином календаре назначена встреча с доктором Янг.
– Этот наглец думает, что знает обо мне больше, чем я сам.
– Я думаю, он хочет помочь тебе, – ее живот скрутило в узел. Она чувствовала себя ужасно виноватой за то, что отправила его к невропатологу. Ее охватил ужас при мысли о том, что придется последовать совету адвоката – объявить дедушку недееспособным и отнять у него право что-либо решать.
Она смотрела на его сердитое, взволнованное лицо. Это еще не конец. Она старалась не принимать тот факт, что когда-нибудь конец настанет. Судя по тому, что она читала о слабоумии, оно носило прогрессирующий характер и в конечном счете оказывалось смертельным.
– Ты расстроена, – тихо проговорил он. – Натали хорошая дочь, просто не такая, как ты, Блайз.
Натали сглотнула. Обсуждала ли мама ее с дедушкой? Жаловалась на нее?
– Мы не будем отменять встречу с доктором Янгом?
– Я буду готов. Я не забуду.
* * *
– Сосчитайте назад, отнимая каждый раз семь от ста и далее, – велел врач Эндрю.
Эндрю непонимающе посмотрел на него. Коротко подстриженные волосы, короткие ногти, накрахмаленный белый халат, блестящие ботинки, отражающие яркий свет ламп, глаза, похожие на два маленьких плоских зеркала.
Потом Эндрю оглядел отделанную плиткой смотровую. Блайз сидела на вращающемся стуле, в напряжении сжимая пальцы.
За окном, в блестящей стальной раме, листья превратились в золото и слились со стайкой зябликов, которые стремительно улетели.
Это была плохая ночь, ночь комет, торнадо, боли в животе и странного привкуса металла во рту. Он не знал этого доктора. Не так ли? На нагрудном кармане белого халата было вышито имя: «Дэвид Янг, доктор неврологии».
– Мистер Харпер? – подгонял джентльмен. – Можете ли вы посчитать в обратном порядке, отнимая семь от ста и далее, для меня?
Для него?
– С какой целью? Я бы предпочел не считать.
Доктор улыбнулся.
– Все хорошо. Даже в свои лучшие дни я не могу посчитать в обратном порядке, отнимая семь.
Эндрю взглянул на Блайз. Ее красивое лицо исказилось от переживаний.
– Я терпеть не могу быть обузой, – сказал он.
– Дедушка, ты не обуза. Ты лучший человек, которого я знаю, и всегда им был.
Он не был обузой, а она не была Блайз.
Эндрю почувствовал резкий приступ тоски, потому что не стало его дочери. А его внучка пришла уладить дела и обнаружила, что магазин в беде. Сокрушительные долги и неуплаченные налоги. Она верила, что единственный способ выжить – это продать магазин и навсегда уехать.
Он не мог объяснить Натали, что нельзя продать магазин – как минимум, пока они не найдут потерянное сокровище.
– Не могли бы вы сказать мне сегодняшнее число? – спросил доктор.
– Могу свериться со своим календарем?
– Конечно.
Эндрю достал бумажник, как всегда аккуратно сложенный. Вынул календарь размером с открытку, поправил очки, и сказал:
– Восьмое октября. Вторник. – В крошечном уголке портмоне у него лежал маленький сверток ткани. Он развернул его, это оказалась длинная выцветшая зеленая лента – единственная вещь, которую он носил с собой всегда. Ее дал ему отец и рассказал историю о том, как изящная зеленая лента привязала его к зданию «Санрайз» и к сокровищу, спрятанному в нем.
Часть вторая
Глава 7
Эндрю закрыл глаза и увидел во сне отца. Или скорее воспоминания о нем, появившиеся из далекого прошлого. Некоторые моменты окружала серая пелена, будто слои тумана, тумана, который ночью накрывал Сан-Франциско и оседал, зависая над местом, там, где земля встречается с морем, тумана готового наброситься поутру, захватив город в заложники, иногда на весь день.
И именно там, в великих миазмах воспоминаний, Эндрю и потерял себя. Иногда он видел себя в другом времени. Перед ним был юный мальчишка, бегущий по Лидо и зовущий отца. Они запускают воздушного змея или катаются на катере в укромной части залива. А потом, угощение из засахаренных орешков с тележки торговца.
Папа был лучшим человеком, которого он знал. Поэтому Эндрю был уверен, что история про сокровище правда.
– Расскажи мне о том времени, когда ты был маленьким мальчиком, – говорил Эндрю. Ему никогда не надоедало слушать эту историю, каждый раз, когда отец рассказывал ее, он слышал ее по-разному.
Иногда папа повторял эту историю перед сном, медленно и задумчиво, словно пытаясь разобраться в собственных воспоминаниях. Потом он прижимал сына к себе и нежно целовал его на ночь, так же, как и утром, перед тем, как мальчик уходил в школу.
Хотя папа и никогда не говорил об этом, Эндрю понимал причину. Никогда не знаешь, когда видишь любимого человека в последний раз.
Папа признавал, что это так, потому что давным-давно вся его жизнь изменилась в одно мгновение. Его скудное воспоминание о том последнем дне. В темноте они с матерью соскочили с кровати. Здание задрожало, и они услышали крики других жильцов, мама подхватила его и потащила вверх по лестнице. Вокруг летали доски и осколки стекла, шумели лошади и собаки, все задыхались от пыли и дыма.
– Мой ангел – мама. Она спасла мою жизнь, – сказал ему папа. – И в итоге потеряла свою. Во время Великого Пожара она бросилась к берегу и посадила меня на баржу. Я помню, что видел ее кровавые следы, у нее не было обуви. Баржа была заполнена другими детьми и стариками, все мы плакали, охваченные паникой. Мама обвязала зеленую ленту вокруг моего запястья и такую же – вокруг своего. Мы видели ракеты в небе – пожарные использовали динамит, пытаясь остановить наступление огня. Я помню очень мало. Обрывки, впечатления скорее. Ужас. Мэрия превратилась в разбитый купол. Огромные здания рассыпались или сгорали дотла. Дым был гуще тумана, и кто-то прижал носовой платок к моему носу и рту, глаза щипало. Молочные бидоны валялись всюду. Мертвых уносили. Военные маршировали по улицам и отдавали приказы. Электрические столбы падали куда попало. Кто- то вел меня за руку и задавал вопросы. Я сказал им свое имя и имя мамы, но никто ее не знал. Мне было не знакомо место, где я жил. Все, что у меня осталось, – мое имя, и воспоминание о том, что я жил с мамой в подвале здания, на крыше которого подмигивает солнце.
