– Дорогая, она ушла независимо от того, повесишь ты эти вещи в шкаф или нет. Давай, продолжим. Сфотографируй вещи, которые ты хочешь запомнить, но они тебе не нужны. Это сохранит воспоминания без беспорядка.
В животе у Натали все сжалось, и она поняла, что должна сделать это. Одну за другой она вынимала вещи из шкафа, чувствуя, как ее обжигают воспоминания. Одежда пахла мамой. Ее пот, выбившиеся волоски, формы ее тела. Обертка от жвачки и список покупок, сложенный в кармане. Мелочь и лента для волос на дне сумки. Она представляла маму то в этом жакете, то в той юбке, в свитере и брюках, как она улыбалась, приветствуя людей в магазине. Не важно, говорила Натали себе. Это все должно уйти. Эти вещи тянули ее вниз, не давая ей отойти от горя.
В пустом чемодане она нашла несколько листов бумаги – незаконченное заявление на получение паспорта.
– Я так злилась на нее из-за того, что она никуда не ездила, – призналась Натали Клео, осматривая распечатку. Место для фотографии было пустым овалом, отмеченным пунктирной линией. – Я бы спросила ее, почему она заточила себя в магазине. Почему никогда не вгрызалась в жизнь? Почему не влюблялась? Не путешествовала по миру?
Клео пожала плечами.
– Ее все устраивало. Мы видели, как она была счастлива. Не так уж плохо довольствоваться тем, что имеешь, правда?
– Мы все должны быть такими везучими. – Натали ускорила темп, заполняя чемодан одеждой, даже не сворачивая ее. Было что-то дикое и решительное в ее движениях, резкость, которая проступала сквозь печаль.
Она сама удивилась тому, как мало ей на самом деле хотелось сохранить. Куча на кровати была удивительно маленькой. Но там были сокровища: классическое вишневое кашемировое пальто от ныне несуществующего «И. Магнин»
[8]. Красивые винтажные часы, которые, правда, не ходили. Блестящие серьги и браслеты. Пара босоножек на золотых каблуках, все еще в коробке, как будто мама хранила их для особого случая. Ремень Coach, на который мама потратилась и часто носила. Несколько вещей, которые Натали подарила Блайз, некоторые из них она ни разу не надела. Отпусти, она напомнила себе. Просто отпусти.
– Джекпот, – сказала Клео, показывая шелковое нефритовое платье с замысловатой вышивкой металлической нитью на воротнике типа Неру и короткими рукавами, обрамленными узором из бархатцев. – Идеально подойдет для вечера. Примерь его.
– На самом деле, это не в моем стиле, – возразила Натали, разглядывая яркие цвета.
– Так же, как и посещения шикарных торжеств, – заметила Клео. – Оно великолепно. Чистый шелк. Примерь.
Примерка платья на мгновение словно воссоединила ее с матерью. Клео застегнула молнию на спине. Натали провела ладонью по роскошной ткани и посмотрела в зеркало. Красивое платье, но немного великовато, его нужно было подшить. Цвет хорошо сочетался с ее волосами и кожей. И орнамент освобождал от необходимости надевать украшения. Кроме, пожалуй, красивых сломанных часов, которые они нашли.
– Его нужно перешить, и оно станет просто идеальным, – сказала Клео.
– И где же я его так быстро перешью? – спросила Натали.
– Ради бога, это семейный бизнес. – Клео – сама активность, нашла какие-то бульдожьи зажимы. Закрепила ими платье в местах, где требовалось его ушить, и отметила длину подола. Затем она быстро стянула его с Натали. – Я сейчас же отнесу его к тете. Ты не против закончить здесь самостоятельно? – Она указала на груду вещей на кровати.
– Конечно. – обняла ее Натали. – Спасибо, я не смогла бы сделать это без тебя. – поблагодарила она.
Она включила музыку, чтобы не чувствовать себя одинокой. Набравшись решимости, для такого сложного испытании и войдя в ритм, она стала работать до тех пор, пока шкаф не опустел. Ей стало грустно, но это была очищающая грусть, словно ее горе, наконец, вырвалось наружу.
Натали взглянула на выброшенные вещи – Не передумай. Затем она встала перед шкафом и осмотрела пустое пространство. Длинная глубокая полка, и перекладина, провисшая как свиное брюхо, на ней болтались вешалки, похожие на птичьи кости.
Любимая песня матери – Yertle the Turtle группы Red Hot Chili Peppers напомнила ей о детстве. Когда они включали этот трек на мамином магнитофоне, танцевали и дурачились. Даже сейчас она ощущала мамины руки на своих, как тогда, когда они кружились и смеялись. Закрыв глаза, она начала танцевать одна, воображая, что мама танцует вместе с ней.
– Стремная песня, – сказал Пич, стоя в дверном проеме.
Натали вздрогнула и выключила музыку. Рукавом смахнула слезы с лица.
– Это была наша песня. Мамина и моя. Во всяком случае, одна из них.
– Рад, что у вас была мама, которая любила с вами танцевать. По рассказам, она классная. Жаль, что я ее не знал.
Натали кивнула, хватая салфетку.
– У нас были свои моменты. Но, черт, мне так ее не хватает. – Она приложила салфетку к глазам. Почему-то она не стеснялась его. Возможно, потому что он видел ее в куда более худшие моменты. Она вспомнила то утро, когда появился Пич. Он собирался начать работу, но обнаружил, что человек, нанявший его, погиб. – Она была необыкновенной, – пробормотала Натали.
– Я могу починить вам этот шкаф, – предложил Пич.
– Он не сломан.
Он помолчал, изучая ее.
– Можно улучшить дизайн: сделать открытые полки, двойные вешалки, может быть, даже подсветку. Раздвижные дверцы вместо этих хлипких двойных штуковин.
Она тут же представила аккуратные полки, уютные отделения – хорошо организованное пространство.
– Заманчиво, но не входит в бюджет.
– Это не входит в счет, Натали.
– Вам не надо…
– Я знаю. И мне не нужно от вас разрешения, я все равно это сделаю. И поверьте мне, вам нужен этот шкаф.
– Я верю, – прошептала она.
Он отстегнул от пояса рулетку и быстро сделал несколько замеров и расчетов. Затем записал все своим плоским столярным карандашом.
– Вы что-то здесь забыли, – сказал он, засунув руку вглубь полки.
Он вытащил плоскую картонную коробку из мраморной бумаги, перевязанную бечевкой. Натали взяла тряпку, чтобы стереть пыль. Сверху была прикреплена записка, на которой маминым подчерком было написано «Письма Коллин/Херст – для сканирования».
– Коллин со времен «Лестницы в Десять футов». А Херст? Натали развязала бечевку. – Есть только одна Херст, о которой я слышала. Но письма?
– Класс. Дополнительные части вашей головоломки.
Она открыла коробку, сухая бумага стала крошиться.
– Дедуля был прав. А я думала, что ему показалось. Он рассказывал, что они просматривали старые бумаги и письма, но мне и в голову не приходило, что он говорит о чем-то подобном. Она открыла журнал на первой странице. Выцветшими чернилами аккуратным девичьим подчерком была написана фраза «Мой Ежедневник».
