— Издеваетесь, значит! — буркнул мальчик, но, улыбнувшись, принял игру и направился к занавескам. — Ладно, поищем, повеселимся, ты еще пожалеешь, Вовка, что отдал мне комнату на растерзание! Да будет свет!
— Шторы не открывай!
Стас ошалел. Это был женский голос, самый реальный. Ему не показалось. Он остановился и посмотрел на кровать. Одеяло зашевелилось, наружу высунулась рыжая голова незнакомой тетки.
— Тебе сколько лет? — спросила голова.
— Тринадцать, — ответил все еще ошарашенный мальчик и попятился к двери. — Извините, я не знал…
Голова женщины с легким прищуром смотрела на него как бы оценивающе. Стас добрался до двери. Она не открывалась.
Одеяло зашевелилось и резко, без всякого предупреждения, отлетело к стене. На кровати в полумраке лежала совершенно голая женщина.
Она легла на спину. Она повернула лицо к нему. Она, чуть согнув ногу в колене, подвинула ее к нему. Она, медленно сгибая, подняла другое колено и прислонила его к стене. Каждое ее движение отпечатывалось в мозгу Стаса, как вечное клеймо.
Одну руку она плавно и мягко положила между ног, другую протянула к нему. И положила на кровать. Улыбнулась.
— Ты дрожишь от холода? Но тут тепло. Ты боишься? Или ты хочешь потрогать?
Тело Стаса вспыхнуло огнем. Ему было ужасно стыдно, страшно и ужасно хотелось потрогать. Грудь. Да, грудь. Про все другое он боялся подумать.
Женщина улыбалась. Она снова протянула к нему руку:
— Дай мне руку. Как тебя зовут? Дай руку, пожалуйста…
— Стас, — вежливо ответил мальчик и сделал пару шагов.
Он думал, что старается вежливо не смотреть на голую женщину, но видел перед собой только ее тело, смягченное полумраком и подчеркнуто фактурное из-за глубоких теней. Под грудью были тени, что делало грудь еще больше. Между ногами была черная пропасть. Стасу было интересно, что можно там найти, если не как в кино, а на самом деле, по правде.
— Твои глаза выдают твой испуг и интерес, Станислав, — улыбаясь сказала женщина.
Стасу стало стыдно за то, что его подловили, рассекретили.
— Вовсе я не боюсь, — промямлил он. — И мне неинтересно.
— Прямо уж! Неинтересно! — засмеялась она. — В том-то и прикол, мой хороший, что сейчас все можно. Все-все, что только хочешь. Хочешь, я тебе просто расскажу что-нибудь, покажу что-нибудь? Ты играл с девочками в детстве, например когда вас увозили на летние дачи, в кустах в сравнилки: чем ты отличаешься от нее? Ты трогал девочек между ног, давая им потрогать себя, чтобы понять, наконец, в чем же ваша разница?
У Стаса горели не только уши. Он весь пылал то ли от стыда, то ли от желания, непонятного еще, необъяснимого, но явного желания.
— С чего вы взяли? — буркнул он.
Женщина плотнее сжала его кисть, не давая вырвать руку. Она мягко потянула его к себе. Подтянулась сама поближе. Усадила его на край кровати. «Неужели кто-то подсматривал и обо всем донес Мите?» — пронеслась у него в голове перепуганная мысль. — «А он — ей?! Зачем он это сделал?!»
— Не думай ни о чем плохом, мой друг, — сказала она. — Так делают почти все. Я тоже. Я до сих пор это помню. Не помню того мальчика, что был рядом, даже не помню, дружили мы или нет, но то, как мы изучали нашу разницу, я помню. А ты?
— Да.
— Чудесно. Сейчас ты можешь представить, что я такая же девочка, как ты, и мы вместе посмотрим, зачем же она нужна, эта разница.
Она уже мягко гладила его по груди, засунув руку прямо под рубашку. Стасу нравилось.
— Давай я почешу тебе спину. Ты это любишь?
— Вообще-то, я не очень избалован. Я живу в детдоме.
Женщина не стала комментировать, сокрушаться или говорить что-то ободряющее. Она просто сняла с него рубашку и, положив его животом на край кровати, усевшись сверху, начала мягко царапать ногтями по спине. По коже побежали сотни мурашек, шустрых, игривых. Это было приятно. Каждый раз в том месте, где прикасались ее руки, взрывался чувственный вулкан ощущений. Лава разбегалась широко. Все шире, шире…
В понедельник Стасу было стыдно идти в школу. В кругу товарищей-одноклассников он старался делать вид, что все по-прежнему, что все как обычно. Вопреки его стараниям, ребята как с цепи сорвались — без остановок язвили на интимные темы, особенно грубо и часто подкалывали девчонок, наперебой пересказывали Стасу какие-то якобы эротические шутки из вчерашних телевизионных программ. Стас никогда раньше не думал о том, насколько это все глупо, как это все по-детски, что ли.
На большой перемене Петька и Сеня, как всегда, потянули его к столовке, на лестничный пролет. Там в это время собиралось много учеников, а среди них, естественно, оказывались и ученицы старших классов, у которых впереди оставалось еще порядком уроков, а есть им уже хотелось. Устроившись на пол лестничного пролета ниже этажа столовки, пацаны заглядывали под короткие юбки девчонок, а для усиления эффекта по очереди кто-то поднимался и, проходя мимо, как бы невзначай цеплял ту или другую девочку, задирая ей юбку, — чтобы друганы внизу больше и лучше увидели. Неимоверный восторг вызывала удача увидеть краешек трусов.
— Смотри, смотри, Стас, ты видел?! У Катьки Фомичевой трусы сегодня красные. Вот умора. Кра-а-а-асные! — толкал локтем его в бок Петруха, давясь от безмерного восторга и отворачиваясь в стыдливой эйфории. — Ой, смотри, смотри, Алекс Ольку по жопе хлопнул! Смотри, она его по плечу, а он ее — за грудь. Саняха — молодца! Я следующий иду. Я тоже хочу. А ты после меня, понял?
— Понял, я понял, — пробормотал Стас.
У него из памяти не выходила вчерашняя сцена. Вот рыжая прядь длинных волос скользит по груди, вот она чуть зацепилась за набухший сосок, соскочила, упала. Та женщина закрывала глаза. Она открывала рот, когда ей было особенно хорошо, как понял Стас. Ему снова стало жарко. Он поднялся и ушел.
— Стас, ну ты куда?! Еще десять минут осталось! Твоя же очередь!
Больше он не ходил в большую перемену на пролет ниже столовки. Сашка и Петро сначала делали вид, что не замечают перемены, и по-прежнему звали его. Позже ребята обиделись и какое-то время не общались с ним. Закончилось все тем, что они начали над ним подшучивать, подкалывать, дошло до драки, после чего все дружеские отношения были аннулированы.
Кстати, Лена была у него первая девушка с рыжими волосами после той, самой первой. Только у Лены была стрижка. Стас сам про себя улыбнулся: не успел он выйти за дверь, как уже подумал о ней как «была у меня»! Ничего у него с ней не было! Разве только поцелуй. Ну и еще ее желание пофлиртовать. Но это было только ее желание. И поцелуй, собственно, был ее, Стас просто не отказался. И то «до свидания» было всего лишь формой, которой люди прощаются друг с другом всегда, везде, не имея в виду никаких обещаний на обязательную встречу. А если она подумала, что он, Оборотень, сдался, поддался на ее уговоры, то глубоко ошибается, но это ее проблема. Бабам нравится фантазировать, а Оборотень не имеет ничего против того, чтобы развлечь женщину, если это не требует больших материальных или физических напрягов.
