— Бузил, стоит думать, потому что его выгоняли и не хотели слушать?
— Именно так, Глеб.
— И конечно, он сказал, что девушку убил Петров и, что было это на той самой даче.
— Именно так. Мои ребята обнаружили в доме следы кровавой разборки, но мы пока не могли предположить, что произошло. Кое-как дошла информация, и связали погибшую девушку в больнице с дачей, но кто что утворил — оставалось тайной. Парня же продержали в обезьяннике до утра, не придавая значения его заявлению. Днем только — сегодня же воскресенье, как ты понимаешь, — начали звонить в центр. Оказалось, что некто Петров поступил в разработку и находится в розыске. Кому-то все же хватило ума сложить два и два. Парень уже в Москве.
— Жаль, Федор Филиппович, что я не могу поехать на допрос вместе с вами! — пожалел Сиверов. — Обещайте, что расскажете мне все, как только закончите вашу миролюбивую беседу.
* * *
Оборотень признался, что теперь жалеет, что так мало интересовался делами организации, в которой состоял на службе. Для него был важен сам отряд, чувство братского локтя, взаимовыручка и поддержка. Было важно выходить вместе с ребятами на учения, преодолевать трудности, добиваться результата. Он это все делал ради того, чтобы делать именно это, а внутренняя политика всей организации мало кого, честно говоря, интересовала. Никто из отряда не вникал в те дела, которые крутил Столыпин.
Что касается Старшего, командира отряда, так тут Оборотень ничего сказать не мог, кроме того, что Старший — свойский мужик и за своих парней готов был и в огонь и в воду.
— Насколько он был близок к руководству — не знаю, — признался Оборотень.
История о том, как парень выполнял задание «найти для того, чтобы потом уничтожить» и нашел родного брата, позабавила всех, но не развеселила, потому что не прибавила сведений о теперешнем местонахождении экс-Шершнева Дмитрия Степановича.
— Постойте, — вдруг что-то вспомнил Стас Шершнев, — Лена один раз спросила, возьмет ли он ее в Кейптаун. И вроде как они что-то говорили про дом. Мне кажется, Митя построил в Кейп-Тауне дом. Точно, потому он и уезжал туда.
Потапчук молча глянул на помощника, тот коротко кивнул и вышел. Пока его не было, Потапчук подробно выспросил о том, что произошло на даче, из-за чего погибла Лена. По каким-то эпизодам и репликам можно было предположить, каков был характер отношений в организации столыпинского фонда.
— Товарищ генерал, Дмитрия Степановича Петрова на борту рейса в Кейп-Таун нет, но с пересадкой в Лондоне летит туда из Москвы Дмитрий Степанович Шершнев.
— Странный маршрут, однако, Москва — Лондон — Кейп-Таун, — удивился Потапчук.
— Есть такое соединение. Бритиш Эйруэйз, товарищ генерал.
— Бинго! — сделал заключение Федор Филиппович. — Связывайтесь с Интерполом, берите его, где бы ни застали. Хоть в воздухе с самолета снимайте!
— Есть, товарищ генерал, — отрапортовал помощник и вышел исполнять задание.
Потапчук сел снова на свой стул напротив парня.
— Ну что, Оборотень, правильно я тебя назвал?
— Правильно, — кивнул без энтузиазма допрашиваемый.
— Вот и получается, что сдал ты своего брата.
Парень ниже наклонил голову над столом, но ничего не ответил. Генерал видел, что челюсти он сжал сильнее, очень сильно.
— Почему же ты не отдал его Столыпину, своему прямому начальнику, но сдал государству? Вы же не любите государство. Оно вам враг.
— Не знал я тогда, что он убийца. Лена ни в чем не была виновата. Митя был очень жесток. Он вообще изменился. Я испугался, что он с его злостью еще много дел натворить может. И Лену мне очень жалко.
Оборотень замолчал и еще ниже наклонил голову. Потапчук понял, что парень еще не высказался до конца, но не стал торопить, давая ему возможность осознать то, что беспокоило.
— Знаете, если быть честным до конца… — начал юноша и снова замолчал.
— Ну да, раз уж ты именно с этого начал, логично было бы выстоять именно на этой позиции, — подзадорил его генерал, — а не поменять концепцию.
Парень горько хмыкнул, кратко, нервно улыбнулся, но поднял голову.
— Так точно, товарищ генерал, надо идти до конца, если решил, — еще раз начал он. — Я сдрейфил за самого себя. Честно будет сказать, что Митя в детдоме не раз брал на себя ответственность за мои проступки, прикрывая меня. И я всегда относился к нему как к герою. Но убить девушку, перед этим оскорбив ее, оскорбив грубо, жестоко, поиздеваться над ней за ее преданность, унизить и потом застрелить… Это не геройство, товарищ генерал. Я не хочу брать на себя ответственность за такое. А я оставался единственным подозреваемым, потому что именно я вызвал «скорую». О Митьке не было никаких свидетельств. Если бы Лена не умерла, если бы выжила, она бы сама все рассказала… А так я должен за нее заступиться, товарищ генерал.
— Вот и правильно, что не собираешься вешать на себя вину за чужое зло. Этим ты бы только дал этому злу расти дальше.
Оборотень согласно покивал головой.
— У нас, парень, пока нет доказательств того, что убил Елену Парамонову Дмитрий Петров, как ты говоришь, а не ты. Уж пойми. Мы не нашли оружие, не нашли никаких более-менее веских доказательств. У нас есть только свидетельства его присутствия в доме — кое-какие отпечатки. Но они не имеют отношения к собственно убийству. Я думаю, ты меня понимаешь.
Оборотень снова кивнул.
— Да, я понимаю, товарищ генерал, — подтвердил он.
— Но задерживать мы тебя не станем, потому как доказательств того, что это сделал ты, у нас тоже нет. А ни в чем другом ты не замешан. Когда мы возьмем Петрова-Шершнева, а мы его обязательно возьмем уже совсем скоро, и если он признается в убийстве, то мы тебя, скорее всего, вызовем в качестве свидетеля не только по делу об убийстве, но и по делу о его мошенничествах. А сейчас отпускаем тебя под подписку о невыезде.
Потапчук позвал помощника.
— Товарищ генерал, — обратился к нему Оборотень, — мне идти-то особенно некуда. Может, я посижу у вас?
— Насколько я знаю, — ответил генерал, — у тебя есть кое-какая съемная квартира. И, кстати, как ты говорил, работа. Завтра понедельник, тебе на смену. Жизнь, парень, продолжается, и, пока ты жив, у тебя есть в ней место. Не распускай нюни, ты все же боец, как бы ни сложились обстоятельства сейчас. Даже в них ты должен оставаться тем, кто есть, — бойцом.
Оформив все документы и покончив с формальностями, Оборотень вышел на улицу. Солнце уже спряталось за домами, дома откидывали длинные тени, в них было довольно холодно.
Парень подошел к проезжей части. Он вспомнил ночное шоссе. Сейчас по Дмитровке машины ехали гораздо медленнее. Он проголосовал. Никто не остановился. «Место неподходящее», — подумал Оборотень и пошел немного вперед, смотря себе под ноги. Через минуту он, скорее почувствовал, чем увидел по каким-то признакам, что вслед за ним медленно движется какой-то автомобиль.
