— О, Марк, я могу об этом говорить вечно! Вот, например, Вивальди — «Весна»! Все начинается с ликования, вызванным приходом весны, и играет весь оркестр. Второй эпизод — бежит ручей, затем гремит гром и вспышки молний. Потом опять поют птицы, а вслед за ними — «Сон крестьянина». Это мягкий, пунктирный ритм, где играют все скрипки, как будто рисуют шелест листвы. Ну а третья часть — танец — энергия и жизнерадостное настроение. Я закачаю тебе всего одну, и ты попробуешь ее на вкус в самолете, хорошо?
— Давай, — согласился Марк.
Он даже не представлял себе, как быстро подсядет на музыку Вивальди, потом прослушает произведения всего Моцарта и наконец-то оценит концерты Рахманинова.
***
— Это «наша» с Марком песня, — призналась Катя Герману.
— Только не подпевай! Да, Надюш, мы не выдержим этот удар? — Герман склонился над девочкой, она агукнула и схватила его ручкой за нос.
Катя, смеясь, легонько толкнула Германа локтем:
— Моя дочь хочет тебе сказать, что ты не прав и ее мать неплохо поет! Прислушайся к словам… Они пронзительные… настоящие… Марк на них сразу запал.
— Я смотрю, тебе с каждым днем все легче и легче говорить о нем?
— Да… Надюша мне на многое открыла глаза, — Катя вытерла салфеткой слюни у дочки.
— Открой и мне? Очень хочется познать то, до чего ты дошла в своих думах.
Катя взяла у Германа дочку, погладила пальцем ее щечку и, наклонившись, как будто именно ей собирается раскрывать эти тайны бытия, выдохнула:
— Нельзя ставить человека перед выбором: или я, или ребенок.
Герман не моргая смотрел на Катю.
— Нормальный родитель выберет ребенка, — продолжала Катя. — Я не была тогда мамой. Я не знала, каково это…
Она замолчала.
Только с рождением дочки Катя поняла, что все можно перенести, забыть, вырвать из сердца. Даже если рана будет кровоточить, можно жить дальше: дышать, принимать пищу, улыбаться и пытаться снова стать счастливой. От любви к мужчине можно отказаться, забыть, вычеркнуть. Но ничего нельзя поделать с любовью к собственному ребенку. Она никуда не денется, никогда не исчезнет. Она — навсегда.
— Если бы сейчас меня поставили перед таким выбором, я выбрала бы Надю. Хотя безумно люблю Марка.
— Надо было записать на диктофон это признание! А то потом будешь мне сказки рассказывать, что не любишь его.
— Люблю.
Почти год Катя надеялась, что ее любовь умрет. Ведь ее сломали, втоптали в грязь, раздавили. Но нет, она все равно появлялась где-то в подкорках памяти: как сейчас, когда по радио прозвучала «их» песня.
Ее любовь каждый день напоминала о себе: она вдруг оживала в парке под припорошенными желтыми листьями, которые они с Марком когда-то пинали, взявшись за руки, или под первым снегом, когда они играли в снежки. Ее любовь жива… И Кате больше не хотелось ее душить и убивать. Пусть живет!
Данила закончил разговор и сел за стол. Катя уложила дочку в переносную колыбель, и все трое приступили к ужину.
— Почему ты ему не напишешь? — спросил Герман, накладывая себе макароны.
— Потому что я ему не нужна.
— Откуда такие сведения? — Данила разлил всем по стаканам морс.
— Если бы я ему была нужна, он бы меня нашел…
— Я думал об этом, — признался Данила, — и пришел к выводу, что он, возможно, не может этого сделать…
Катя перебила друга:
— Дань, ты не представляешь себе, насколько он крут. Если бы он хотел, он бы меня из-под земли достал.
— Ты не права, — продолжал Данила, — давай порассуждаем: телефон ты не восстановила. Карту заблокировала еще в мае. Работаешь ты нелегально. В Питер приехала на электричках. Расскажи мне, как он тебя должен найти?
Катя задумалась, пожала плечами.
— Дай ему шанс, — попросил Данила, — пойди завтра, открой новую карту и сделай хоть какую-то покупку. И сим-карту свою восстанови. Дай ему шанс найти тебя, если не хочешь ему писать.
— Ты же сама только что мне сказала, что понимаешь, почему он так поступил и почему он выбрал сына, а не тебя, — присоединился Герман к разговору, — прошло уже достаточно времени, чтобы вы поняли — нужны вы друг другу или нет…
Друзья были правы, и Катя с ними согласилась.
На следующее утро она вместе с Надюшей, пошла в банк и восстановила карту, затем направилась в любимый Дом книги и купила свой роман «Розовые очки», который неделю назад появился во всех книжных магазинах.
Они разминулись с Марком буквально на несколько минут и не встретились в этом огромном магазине.
Марк приехал на ночном поезде рано утром, заселился в Radisson, принял душ и пошел гулять по городу. Сначала выпил кофе с пирожным в знаменитом кафе «Север», непонятно зачем там же прикупил коробку разных сладостей и направился в Дом книги.
Там он походил среди книжных стеллажей и спросил продавщицу:
— Вы не подскажете, могу я найти книгу по названию? Или по автору?
— Да, конечно, назовите писателя, — женщина подошла к шкафчику, где был вмонтирован компьютер, и вопросительно посмотрела на Марка.
Он почему-то подумал, что Катя могла издать книгу под псевдонимом, поэтому попросил:
— Давайте поищем по названию — «Розовые очки».
Продавец набрала на клавиатуре буквы и сказала:
— Да, есть такая. Она у нас в новинках, на первом этаже, у самого входа.
Марк не сразу смог спуститься вниз. Он прислонился к стене и пытался восстановить дыхание. Сердце гулко стучало, разгоняя с бешенной скоростью кровь по венам и огненные искры по артериям. Висок пульсировал, руки дрожали, ноги подкашивались. «С ней все хорошо!» — крутилось у него в голове. В кармане завибрировал телефон, Марк вздрогнул, растерянно посмотрел вокруг себя, не сразу сообразив, где он, и приложил трубку к уху. Это звонил Володя.
— Марк! Есть контакт! Катя воспользовалась картой, — с радостью воскликнул он, — хорошо, что ты ответил. Можешь на пару часов покинуть свой монастырь и приехать ко мне?
— Я не в монастыре, — ответил он тихо.
— Не понял! А где ты, дома?
— Я в Питере, Вов.
Володя сначала хотел отчитать друга за то, что тот уехал и даже не предупредил его, но не стал, только раздраженно кашлянул:
— Ты нашел ее?
— Пока нет. Но найду.
— Катя пять минут назад сделала покупку в Доме книги на Невском, в Санкт-Петербурге.
— Понял, Вов, перезвоню, — бросил Марк и побежал по ступенькам вниз.
Оглядываясь и пытаясь выцепить глазами любимое лицо в просторном холле книжного магазина, он выбежал на улицу и стал всматриваться в толпу. Его взгляд метался по прохожим, но вокруг были только чужие лица.
