С именами политических и общественных деятелей или историческими событиями связаны такие головные уборы, как:
высокая шляпа Д'ОРСЕЙ — по имени графа д’Орсей (1801–1852);
двухугольная шляпа ВЕЛЛИНГТОН — по имени английского военного деятеля, популярного в России в начале XIX столетия, — лорда А. Веллингтона (1769–1852);
ПАЛЬМЕРСТОН (см. пальмерстон);
ДАГЕР — с небольшими полями и низкой тульей — по имени изобретателя дагерротипа Л.-Ж. Дагера (1787–1851);
ШАРЛОТТА — женская шляпка с розеткой по имени Ш. Корде (1768–1793), убившей Марата; естественно, такую шляпку носили сторонницы монархии и их последовательницы;
ФРАНЦИСК — пышный берет, украшенный перьями, в честь французского короля из династии Валуа Франциска I (1494–1547). Увлечение деталями исторического костюма было заметно ещё в первое десятилетие XIX в., задолго до появления каких-либо теорий историзма, оказавших влияние на развитие культуры несколько десятилетий спустя.
События Крымской войны (1853–1856), в частности военные действия близ Балаклавы, дали название «балаклава» для вязаной шапки, похожей на современный вязаный шлем, которая получила распространение в некоторых европейских армиях.
Не меньшее влияние на моду оказывала и литература XIX в. Особенно популярна была женская шляпка «памела» с высокой тульей, увитой гирляндами цветов, в честь героини одноименного романа С. Ричардсона (1689–1751).
Маленькая женская шляпка-берет «ромео» напоминала о герое трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта».
БУ´РДЕСУА´
«Слишком богато испортить шаль на платье! — Муж купит новую. У меня шаль бур-де-суа новехонька; а как это будет великолепно: на подоле бордюр в полтора аршина!»
Вельтман А. Ф. Сердце и думка, 1838. Ч. I. Гл. VII.
Бурдесуа — шелковое сырье посредственного качества, получаемое из поврежденных коконов шелковичного червя, шелковые охлопья. Обычно нити из такого шелка служили утком для тканей среднего и низшего качества.
В цитируемом отрывке речь идет о шали, а в этой же повести упоминается платок из шелка бурдесуа (Ч. III. Гл. 1).
А. Ф. Вельтман описывает провинциальные нравы и вкусы, поэтому на протяжении всего повествования сознательно смещает представления о столичной элегантности дорогих вещей в сферу третьесортных товаров. К этому приему А. Ф. Вельтман прибегает и в других своих произведениях (более подробно о некоторых аспектах творчества А. Ф. Вельтмана см. в работе: Манн Ю. В. Диалектика художественного образа. М., 1987. С. 190–208. Гл. «Развитие „романтически-иронического“ повествования» (Роман А. Вельтмана «Странник»).
Такое толкование термина «бурдесуа» в повести А. Вельтмана подтверждается и характером использования названия в произведениях других авторов.
«Очерки московской жизни», изданные П. Вистенгофом в 1842 г., включали очерк «Купцы», в котором бурдесуа упоминается среди товаров крошечных лавчонок, продающих бакалею, галантерею и шорные изделия одновременно:
«Но вдруг слышишь номенклатуру предметов: булавки, шпильки, иголки, помада, духи, вакса, сахар, чай, обстоятельные лакейские шинели, фундаментальные шляпы, солидные браслеты, нарядные сапоги, сентиментальные колечки, помочи, перчатки, восхитительная кисея, презентабельные ленты, субтильные хомуты, интересное пике, немецкие платки бop-де-cya, бархат веницейский, разные авантажные галантерейные вещи, сыр голландский, мыло казанское и в заключение: пожалуйте-с, почтенный, у нас покупали».
Сочетание всех перечисленных товаров должно было вызвать у читателя ироническое отношение к сомнительной подлинности веницейского бархата — одной из самых дорогих на Руси XVI–XVII вв. ткани, — соседствующего с дешевыми платками машинной работы.
Пышное французское название ткани или платка «бурдесуа» может ввести в заблуждение современного читателя, незнакомого с технологией производства тех или иных тканей, но для читателей XIX в. платок существовал и как реалия повседневной жизни, и как вполне определенный социальный знак, поэтому ирония автора воспринималась ими во всей полноте смысловых оттенков.
БУРНУ´С
«Ведь уж все нынче носят бурнусы, уж все; кто же нынче не носит бурнусов?» (реплика Пульхерии Андреевны).
Островский А. Н. Старый друг лучше новых двух, 1860. Действие 1. Явл. 4.
Бурнус — просторный плащ с капюшоном, отделанный тесьмой, который был близок по покрою и орнаментации к арабскому плащу из белого сукна. Они вошли в обиход в конце 30-х — начале 40-х гг XIX в. Бурнусы носили мужчины и женщины. Вначале подражание первоисточнику — детали арабского национального костюма — предполагало даже белый цвет. Но позднее, в 50-х гг., в модных обзорах сообщалось, что отныне вошли в моду бурнусы черного цвета (Современник, 1851. № 11. Отд. 6. С. 92). Интересно, что авторами этого обзора могли быть И. И. Панаев и А. Я. Панаева, сотрудничавшие в этом журнале.
Покрой бурнуса, вернее его размеры, у А. Н. Островского служат для оценки поступка персонажа Так, в пьесе «Светит, да не греет» (1881) встречается выражение: «Это значит из шляпки бурнус сделать», т. е. задумать невыполнимое, потому что шляпки 80-х гг., все эти «калигулы», «дианы», «ромео» и т. д., были небольшими по размеру, а для бурнуса требовалось несколько метров сукна или другой шерстяной материи.
Бурнус.
Рисунок из журнала «Modes de Paris» за 1839 г.
Бурнус.
Рисунок из журнала «Journal des Demoiselles» за 1869 г.
БУФМУСЛИ´Н
«Олимпиада Самсоновна. А вот считай: подвенечное блондовое на атласном чехле да три бархатных — это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом, — это семь; три атласных да три грогроновых — это тринадцать; гроденаплевых да гродафрнковых семь — это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых — много ли это? Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати».
Островский А. Н. Свои люди — сочтемся, 1850. Действие 4. Явл. 2.
Буфмуслин — особо тонкая, полупрозрачная хлопчатобумажная ткань. Это разновидность кисеи (см. кисея), но — наряду с зефиром, аброгани, вапером — ценилась несколько выше, чем обычная кисея. Однако для героини пьесы эта ткань стоит в одном ряду с более дешевыми, тем более для богатой купчихи, тканями, например ситцем. При сценическом воплощении пьесы для исполнительницы роли Олимпиады Самсоновны появляется возможность дополнительной эмоциональной окраски текста, так как героиня пьесы прекрасно знает о производимом ею впечатлении при перечислении множества платьев, появившихся у нее вскоре после свадьбы.
