Известен как гладкокрашеный буфмуслин, так и расшитый. А. Ф. Вельтман упоминает именно покрытый вышивкой (как правило, ручной) материал среди туалетов героини повести «Сердце и думка»:
«Одеваться! — вскричала Зоя и торопливо бросилась к туалету, развила косу, расчесывает её сама, крутит на пальцах локоны, приказывает подать голубенькое кисейное с цветами — нет! новое годерьен — или нет! шитое буфмуслиновое» — 1838. Ч. III. Гл. X.
Необходимо иметь в виду, что, судя по описанию костюма, действие повести А. Вельтмана происходит, скорее всего, раньше, чем в конце 30-х гг. (см. антик). Все ткани, перечисленные героиней А. Вельтмана, были особенно модными, а поэтому дорогими, до середины 30-х гг. А ко времени написания пьесы А. Островского в моду вошли другие ткани и фасоны, поэтому Олимпиада Самсоновна перечисляет кисею и буфмуслин среди тканей для домашней одежды богатой дамы, не предназначенной для визитов и гостей. Отдельные сорта буфмуслина известны до сих пор.
ВЕНГЕ´РКА
«Вдруг необычный шум на улице остановил порывы его негодования. Молодой человек высунулся из окна. Под окном камердинер его Яков спорил с каким-то господином в пуховой фуражке и в венгерке с снурками и кисточками, что, как известно, явный признак провинциального франта».
Соллогуб В. А. Аптекарша, 1842.
Венгерка.
Я. М. Колокольников-Воронин. Автопортрет с женой и сыном.
1-я половина XIX в. Калининская областная картинная галерея.
П. П. Соколов. Потрава. 1870. Музей АХ СССР. Ленинград.
Венгерка — известна в России с XVI в. Поначалу венгеркой называли длинный кафтан, украшенный галунами по венгерскому образцу. В XIX в. венгерка строго определенного образца (по цвету и характеру расположения позумента) была деталью военной формы. Но почти одновременно с форменной одеждой существовала венгерка, которую носили штатские, — та же короткая куртка, чаще синяя, с отделкой разноцветным шнуром на груди. Это была излюбленная одежда деревенских помещиков, даже тех, кто не имел в прошлом отношения к военной службе. Одежда в стиле форменного костюма была так популярна в первой половине XIX в. не случайно — это было связано с особой престижностью военной формы, принадлежности к военному сословию, так как это было одновременно и указанием на аристократическое происхождение. Это увлечение венгеркой было так хорошо известно, что в литературных произведениях 40-х гг. её часто упоминают именно в ироническом смысле. В другом произведении В. А. Соллогуба венгерка, вернее её обладатели вышучиваются следующим образом:
«В Москве есть ещё один класс, который не военный и не статский, который ходит в усах, в шпорах, в военной фуражке и в венгерке, но это до нас не касается: мы говорим единственно о молодых людях петербургских» (Большой свет, 1840. Ч. III).
Гоголевский Ноздрев путешествовал в сопровождении своего зятя Межуева, одетого в венгерку: «Из брички вылезали двое каких-то мужчин. Один белокурый, высокого роста; другой немного пониже, чернявый. Белокурый был в темно-синей венгерке, чернявый просто в полосатом архалуке» (Мертвые души. Т. I. Гл. XIV).
В гоголевском тексте упоминание об архалуке и венгерке — штрихи к портрету персонажей, расчет на вполне определенную реакцию читателей, хотя других подробностей костюма не упоминается (см. архалук).
В 40-х же гг. XIX в. в некоторых слоях русского общества вновь появляется старинная венгерка, восходящая своим покроем к XVI столетию. А. А. Фет так вспоминает свою встречу с Аполлоном Григорьевым: «Помню, что через залу прошел Аполлон Григорьев в новой с иголочки черной венгерке, со шнурами, басоном и костыльками, напоминавшей боярский кафтан. На ногах у него были ярко вычищенные сапоги с высокими голенищами, вырезанными под коленями сердечком». Далее А. А. Фет приводит слова В. П. Боткина, в доме которого произошла эта встреча: «Действительно, — продолжал Василий Петрович, — такие сапоги носит старое купечество, хотя в них, собственно, ничего русского. Это принадлежность костюма восемнадцатого века, и консерватизм выражается верностью старинной моде. То, что было когда-то знаменем неудержимого франтовства, стало теперь эмблемой степенства» (Фет А. А. Воспоминания. М., 198?. С. 324).
Рисунок из журнала «Модный свет» за 1872 г. № 2 (курточка слева).
Подражание старинному кафтану с костыльками вместо пуговиц и шнурами вместо петель (см. кафтан) сохранялось в литературной среде довольно долго.
Венгерка-куртка диктовала норму поведения одетого в неё человека. А. В. Никитенко записал: «— Подай мне венгерку! — сейчас прозвучало у меня в ушах. Это значит, что русские магнаты собрались уже и приступают к главному предмету своей беседы и к созерцанию последнего произведения великого Руча — портного. Сойдем и мы вниз» (Никитенко А. В. Записки и дневник. Спб., 1893. Т. 1. С. 237).
К середине XIX столетия популярность венгерки-куртки уменьшилась, и впоследствии она была вытеснена венгеркой-кафтаном. Но куртку-венгерку заимствовали женщины. В 70-е гг. вошел в моду костюм «денис», в основе кроя и отделки которого лежала гусарская форма времен Отечественной войны 1812 г. Название дамской венгерки достаточно красноречиво — в честь героя войны Дениса Давыдова (1784–1839). Элементы военной венгерки до конца XIX столетия присутствовали и в детской одежде.
ВЫ´КРОЙКА
«„Так у вас разве есть выкройка?“ — воскликнула во всех отношениях приятная дама не без заметного сердечного движения. „Как же, сестра привезла“. — „Душа моя, дайте ее мне ради всего святого“. — „Ах, я уже дала слово Прасковье Федоровне. Разве после нее“. — „Кто же это станет носить после Прасковьи Федоровны? Это уж слишком странно будет, с вашей стороны, если вы чужих предпочитаете своим“».
Гоголь Н. В. Мертвые души, 1842. Т. I. Гл. IX.
Выкройки — шаблоны для раскроя тканей — известны очень давно, ещё с X в. Они являлись собственностью членов портновских цехов и тщательно оберегались от копирования. Бумажные выкройки в современном понимании этого слова появились только в XIX в. Поначалу в Англии — фирма Mrs Smith (Лондон), а затем во Франции — фирма M-me La Poulli (Париж). Обе существовали в 20-х гг. XIX столетия. Они были достаточной редкостью, и заполучить их можно было только через великосветских заказчиц, постоянно выписывавших туалеты из европейских столиц либо имеющих профессиональных модисток. Выкройка нового фасона платья могла быть серьезным поводом для конфликта между двумя провинциальными дамами. Именно о такой новой выкройке и идет речь в цитируемом отрывке из «Мертвых душ».
