— К-какой рынок? — я была ошеломлена. Не знаю на что рассчитывала… может на гнев? Диалог? Требования? Насилие? Или согласия подождать и познакомиться ближе — раз он в меня «влюбился» и пошел на кражу?
А что получила? Равнодушный дележ?
— Невольничий, — спокойно отворачивается, — Мне не интересны твои игры, и я уже говорил — насилие не нужно. Раз ты не сумела убедить меня в своей ценности как любовницы, я получу за тебя большие деньги — среди дельцов и борделей Петры ценятся белые женщины.
Ч-то-о?
Но меня уже грубо вытолкнули прочь. И вернули отнюдь не в «мой» шатер, а в какую-то телегу, где, предварительно сняв украшения, завернули в километр ткани и привязали.
Там я и провела остаток ночи, вздрагивая и пытаясь понять — в чем я опять ошиблась и как это исправить?
И только под утро задремала чтобы проснуться от слов паучка:
— А ты молодец!
— Фей! — я всхлипнула, — Куда ты делся?
— Изучал вокруг все и прислушивался к разговорам — надо же было понять в какой части песков мы находимся и не подозревают ли они преследование твоих дружков. Но… ты успела все провернуть так, чтобы оказаться за пределами барханов.
— Ты говоришь будто это мое достижение…
— На юге легче заработать и отправиться дальше в Рубиновое королевство.
— Заработать? — прошипела, — В борделе?
— Отсюда бы ты не вышла… только в пустыню. Провела бы всю жизнь в качестве любовницы, потом служанки.
Потерла занывшие виски.
Будет ли меньшим злом невольничий рынок? Я не знала… бордель, хозяин, стать товаром — все это походило на бред, в котором я категорически отказывалась искать свое место. Разве должно быть все так… ужасно? Почему не как в фэнтези-историях? Почему моей благосклонности не добивались более приятными методами — как раз тот срок, что мои спутники искали бы меня?
Почему вообще украли?
И чем я заслужила, мать его, невольничий рынок?
На эти вопросы не было ответа. Несколько дней лошади волокли повозку со мной и двумя девочками-подростками, говорившими только на местном языке. Те были худые и довольно несимпатичные — их явно ожидала участь прислужников.
А меня?
Даже думать об этом было страшно.
Я тщательно прикрывалась от солнца и старалась пить много воды — хотя бы в этом нас не ограничивали — но все равно обгорела и явно получила тепловой удар. Потому подготовку к аукциону провела в полубреду — помнила, как больно было, когда кожу смазывали какими-то мазями, как странно, что чужие руки снова прикасаются ко мне и даже довольно интимно, избавляя от всех волос.
Немного воспрянула после горькой настойки — похоже, лечебной. Правда она же оказалась успокаивающая…
На меня навалилась апатия.
Спустя какое-то время меня вытолкнули на помост в почти ничего не прикрывающих тряпках.
На Сотбис это похоже не было. Скорее — на птичий рынок. Яркие пятна одежды и лиц, непонятные гортанные крики, куча рук, чуть ли не щупающих и разворачивающих вяло сопротивляющуюся меня. И другие девицы в том же положении буквально в метре, шеренгой.
Я так и не поняла, кто меня купил.
Рванула в сторону, когда, передав звенящий мешочек моим сопровождающим, огромный бородатый мужик повел в сторону.
Ногу тут же обожгло.
Я остановилась и с изумлением глянула вниз… хлыст? Он подобно змее обвивал мою лодыжку и не давал и шанса на то, что я уйду без серьезных повреждений. Рукоятку на том конце хлыста дернули, показывая, где мое место, и я покорно кивнула и последовала за покупателем.
Шли мы довольно долго по витиеватым темным закоулкам. А потом в одной из стен открылась оббитая железом дверь, откуда потянула сладким и смутно знакомым запахом.
Меня впихнули внутрь.
— Шариш да ложе? Аш? Аши-праи на же?
— Я не понимаю! — крикнула в отчаянии в лицо дородной женщине и та, почему-то, довольно улыбнулась. А потом сделала знак двум девушкам помоложе — те подтолкнули меня наверх, по узкой лестнице, потом по коридору и, наконец, оставили одну в крохотной комнатке без окон.
Тщательно заперев за собой дверь.
— Фей? — прошептала.
— Я здесь.
Паучок все это время прятался у меня в волосах и теперь беспрепятственно выполз наружу. И деловито и почти довольно пропищал:
— Так, я пойду обследую это местечко и…
— Нет, — сказала глухим голосом, заползая на кровать и накрываясь с головой, — Пожалуйста, не сейчас. Побудь со мной… пока я не засну.
Тишина.
И неуверенный писк:
— Хорошо. Я здесь. Не бойся…
Публичный дом
Утро вечера мудренее?
Угу.
Только это, порой, вовсе не плюс.
Именно с утра, проспавшись, — приличные девы сказали бы «отдохнуть» — и посетив довольно непривлекательный туалет по соседству, который я нашла по специфическому запаху — приличным девам вообще не стоит говорить на подобные темы — я до конца осознала, куда я попала.
Публичный дом в землях феи Петры. Вершина карьеры для каких-нибудь простушек, крестьянок и кочевниц, но ад для девушек вроде меня.
Впрочем, «магия» Петры быстро примирит меня с действительностью, если я буду сопротивляться или пытаться навредить клиентам.
Под магией здесь подразумевалось не волшебство.
Опиум.
Точнее, его местный аналог, имевший название «итш».
Петра была феей плоти. Удовольствий, дурмана, секса и земного существования. К положительным аспектам можно было отнести чувственность, умение радоваться жизни и сибаритство, к отрицательным — самое низменное и грязное, что можно представить. И все это — в клубах сладковатого дыма.
Фея была самой слабой из сестер — если брать в расчет магию и тот факт, что сестрами эта троица себя объявила сама. Но с легкостью компенсировала это другими средствами: дурманом, подкупом, интригами и похотью. Её сторонников в Волше было больше, чем у кого-либо. И, в отличие от прочих фей, её не боялись — почитали.
Со всей истовостью любви к пороку.
На землях Петры Обольстительной собрался всякий сброд, которому не нашлось места в других королевствах и местах… Но также и вся богема, многочисленные — почти сумасшедшие — и гениальные артефакторы, лучшие наемники, которые платили наместникам феи налог и могли не опасаться, что за свои делишки их выдадут сторонним государствам. Богатеи, желавшие как можно более интересно потратить свои денежки, сутенеры, проповедники всех мастей, изгнанники по политическим и прочим мотивам…
В общем все те, кто оказался вне рамок — или хотел бы оказаться вне их. А таких было огромное число.
