Ташпет все передавался от одного к другому, ночь становилась темнее, звезды — такие прекрасные незнакомые звезды — все ярче, а костры — выше.
И где-то у дальнего костра запела женщина.
Странный, будоражащий мотив со множеством повторов, отдающийся биением сердца и пульсацией земли.
Песню подхватила еще одна… и еще. И вот уже все непримиримые пели, кто громче, кто тише, добавляя хлопки ладонями, удары по земле.
Ритмы ускорялись и усложнялись… А несколько человек поднимается и начинает танцевать.
Я никогда не видела шаманов, их танцы и призыв к сущему, но первым делом мне подумалось именно об этом. Или о трансе хиппи.
Танцующие были погружены внутрь себя, их пятки выбивали из земли комья, их руки подрагивали, а плечи ходили ходуном. Их движения становились все раскрепощенней и чувственней — женщины с голой грудью призывно изгибались и водили бедрами, самодостаточные и свободные, предлагающие себя как будто всем одновременно — присутствующим — но еще и земле, и небу.
Я смотрела, как завороженная, на силуэты на фоне костра.
Чувствуя запах разгоряченной плоти, слыша, как в песне все чаще раздаются стоны, видя, как полуобнаженные тела соприкасаются друг с другом и скользят друг по другу…
Я чувствовала одновременно и смущение, и возбуждение и… страх. И даже не понимала, чего боюсь, пока не увидела, что несколько женщин подхватили под руки ошеломленных Златана и Леона и фактически обвили их, как лианы, вынуждая следовать им, древним, как сама Вселенная, желаниям и ритмам, танцевать и…
Готовиться к чему-то большему?
Прикусив губу глянула на Лорда, что сидел поодаль от меня, по ту сторону костра… и отвернулась.
Весь вечер он меня будто избегал. Не заговаривал, устроился подальше. И вот сейчас — на его лице было знакомое спокойствие, но он… не смотрел на меня.
Как там сказали? «Упакованная в одежду девка»?
А может быть такое, что смотреть на меня ему просто не интересно?
Конечно, благодаря тому, что я землянка, я не краснела и не убегала в ужасе от этого действа, но… я отдавала себе отчет, что где бы я ни родилась, подобной готовности давать и получать удовольствие на глазах у всех у меня не было.
И вдруг это делало меня… не такой привлекательной для Эрвина?
— Никто не заберет его у тебя, амши, пока ты этого не захочешь, — раздалось вдруг рядом со мной, и я едва не пролила ташпет, который снова оказался у меня в руках.
Рядом присела… старуха. Седые дреды, беззубый рот, лицо и тело, изборозжденное морщинами. Но глаза её были молодыми… и в то же время мудрыми, как сама жизнь.
Я вцепилась в незнакомое слово:
— Амши? Что это значит?
— Это не объяснить… это чувствуют. Как мы чувствуем, что калека не пойдет танцевать.
— Он не калека! — рассердилась.
— Конечно. С виду так и есть. Но в душе…
И опять я ничего не понимала. Ведь как раз с виду Эрвин и был увечным для других… Открыла рот, чтобы переспросить, но старуха вдруг вцепилась мне в плечо, наклонилась, заглядывая в глаза, и произнесла нараспев, вбивая каждое слово мне в память, впрыскивая в кровь ужас и восторг одновременно:
Весь окровавленный кристалл
Горит неведомым огнём.
Я сам его зачаровал
Безмолвным, неподвижным сном.
Нe говорит он о любви,
И не любовь в его огне, —
В его пылающей крови
Ты вспомнишь, вспомнишь обо Мне…
Последние слова она как будто выдохнула пыльцой мне в лицо…
Предсказание? Предупреждение? Напутствие?
— Лесана? Вы в порядке?
Я вздрогнула, а женщина отстранилась. Коротко хохотнула:
— Да что с ней случится, — а потом ловко для своего возраста поднялась и отошла. Я тоже поднялась — не так ловко. Чуть пошатнулась… от впечатлений, от этого странного воздействия, а может и от алкоголя. Железный Лорд, столь неожиданно оказавшийся рядом, придержал меня.
— Все отлично.
Кроме того, что я, кажется, пьяна, да еще и обижена. На него. И взбудоражена ведьмой и всем происходящим.
— Только пойду… прогуляюсь.
Отодвинулась от Эрвина и шагнула в темноту.
И почти сразу он меня нагнал, а потом и вовсе остановил, когда мы выбрались за пределы освещенного круга.
— Что произошло? Что она вам сказала?
Подавила вспыхнувшее раздражение — вот почему он интересуется именно этим, а? — и прочитала на память стих.
И снова развернулась и пошла.
— Да подождите вы! — меня перехватили. — Куда вы убегаете?
— А что вас не устраивает? Вы же тоже… убегаете.
— О чем сейчас…
— Обо всем, — махнула рукой, — О вечере. Вы будто отстранились, будто не желаете…
— Я? Не желаю?!
Что-то в его голосе заставило меня замолчать. Я вгляделась в темноту — видела лишь его силуэт и отблеск глаз, но чувствовала много больше. Я вдруг поняла, что веду себя как истеричная дура — сама придумала, сама обиделась.
— Я сдержанная, я другая, а вам может быть хочется… — начала осторожно.
— Хочется, — голос прозвучал совсем близко, и я поежилась от мурашек, — Только не уверен, что вам понравилось бы, если бы я проявил это желание… там. Я лишний раз боялся подойти, чтобы не стать несдержанным.
А теперь Эрвин встал очень близко, почти впритык… и обвил железными пальцами мою талию.
Черт. Я опять все неправильно поняла. Почему я не подумала о том, что на него все эти картины могут подействовать определенным образом? Сглотнула. И тихонько произнесла:
— Так может хорошо, что я… отправилась прогуляться?
— Просто замечательно, — выдохнул мужчина и… поцеловал.
Этот поцелуй ощущался гораздо глубже первого. Как будто приправленный магическим воздействием.
Горячее — до растекающейся лавы в крови.
Ярче.
Слаще.
Я моментально начала задыхаться от нехватки воздуха — так мне хотелось всего и сразу, и чтобы даже на дыхание не прерываться. Прижалась к нему, обхватила его худое лицо, запустила пальцы в жесткие волосы, почти повисла…
Он не возражал. Держал меня так крепко, как мне этого хотелось, и целовал, пока у меня не закружилась голова и не ослабели ноги.
А потом губы Эрвина спустились ниже. Подбородок, шея, ямка под ней… Я оказалась в какой-то странной позе, полулежа на весу — наверное это было возможно благодаря его многочисленным клешням и ухватам, но было наплевать. Хотелось вот так вот, странно, но только чтобы его губы не останавливались, чтобы стоны и хриплое дыхание не прекращалось…
