Салун времен дикого запада.
С тем самым румяным хозяином и сидящими за стойкой понурыми посетителями.
Нас усадили за стол, на который поставили несколько железных кружек. Я недоверчиво понюхала содержимое — пахло сладостью и спиртом — потому отодвинула и…
— Не разобрались? — хозяин так и лучился довольством. — Не дал уйти город?
— Нет, — медленно протянул Леон, прищурившись в сторону хозяина, — Неужто мы нашли человека, который желает дать ответы?
— Моя миссия в этом и заключается, — почти счастливо заявил тот, — Я — Калиос. Один из немногих, у кого есть имена.
— А у остальных? — нахмурилась я, занервничав.
— Забыли. Такая расплата.
— За что?
— За первую попытку уйти, — он поднял кружку, похожую на наши, и отхлебнул из неё, — Сначала город забирает твое имя. Затем — возраст. Друзей. Профессию. Чувства….
— А что остается?
— У некоторых ничего…
— Но я помню свою имя!
— Так вы еще и не пытались, — развел он руками.
Кажется, мне надо выпить. Остальным тоже, судя по тому, что мы синхронно подняли кружки и глотнули. Я скривилась — жидкость была одновременно горькая, сладкая и крепкая. Такая же, как последующий рассказ.
— О магии не принято говорить. Фей не принято ругать. Обучение не принято делать публичным, но… так было не всегда. Говорят, перворожденные не имели тел, не считали лет, скучали — и создали себе физическую форму, наполнив ее не только плотью, но и магией. Но их было мало, потому они продолжали экспериментировать с живыми и мертвыми формами, населяя Волш. Делились магией — могли не просто вдохнуть в созданное существо искру, но часть себя.
Я чуть вздрогнула, поймав себя на мысли о паучке, но продолжила внимательно слушать.
— Обретя форму они обрели и возможность умереть, — пафосно заявил толстяк.
— Возможность? Не… риск? — это, нахмурившись, уточнил Леон.
— Возможность, — подтвердил Калиос, — Я же говорю — они скучали. Зачем бесконечность жизни, когда, по итогу, тебе она становится не нужна? В общем, так появлялись люди и народы, маги — кровь и магия разбавлялись, конечно, потому с каждым поколением великих магов и фей оставалось все меньше. Волш становился более населенным… Но это, как понимаете, легенды, — он подмигнул,
Я же вовсе не была уверена, что это легенды.
— А вот что правда, — продолжил хозяин, — Так это то, что триста — а может и немного больше — лет назад несколько фей решили объединиться между собой…
— Эла, Петра и Миява?
— Не только. Их было больше — но те имена тщательно вымараны из памяти народов.
— А объединило их, я так понимаю, жажда власти и силы перворожденных? — спросил Лорд, внимательно глядя на мужчину.
— Ходят слухи, что так и есть, — развел тот руками. — Они хотели вернуть себе всю магию Волша, но все пошло не так. Случилось… странное. Страшное. И фей осталось меньше чем было — гораздо меньше — а те, что остались, кого мы знаем, сумели заполучить себе лишь часть могущества. Остальное так и летает по свету и сплетается со множеством жизней. Но после этих экспериментов на том месте, что сейчас называют Рубиновым королевством, появились Зоны Отчуждения. Здесь — он обвел руками свой бар, но мы сразу поняли, что речь шла о городе, — забирают прошлое и правду у тех, кто не готов с ними иметь дело. Где-то забирают страхи — и не дай Магические вам зайти в то место, не боясь и не беспокоясь ни о чем. А где-то забирают Сокровенные Желания.
— То есть… забирают? — тут уже вздрогнули мы все.
— Вы можете называть это… исполнением, — он лукаво и почти серьезно посмотрел на нас, — Но ведь когда Желание исполняется, его больше у вас нет. И это не всегда делает вас счастливыми.
— Так что надо сделать, чтобы город нас выпустил? Отдать… прошлое?
— Встретиться с ним. С прошлым и правдой. И если вы окажетесь готовыми к ней — пойдете дальше. И для начала вам надо спуститься вниз… совсем вниз.
— То есть все эти люди, — я понизила голос и покосилась на выпивох, — не хотят знать? Или попытались принять — но ничего не вышло? И это… весь город?
Мне сделалось совсем страшно. А вдруг мы тоже…
— Не весь, — пожал плечами Калиос, — некоторых вполне устраивает жить во лжи.
— А вас? — подался Леон.
— А я спокойно выхожу и вхожу в город, — опять довольный вопросом, хозяин улыбнулся, — За счет заведения, — он кивнул на наши кружки, — Первую порцию я всегда наливаю бесплатно.
— Полагаю, в каждый следующий приход это пойло становится все дороже, — чуть медленней, чем обычно, проскрипел Лорд.
— Я люблю деньги и чужие истории — и не скрываю это, — еще более довольно протянул толстяк.
А меня передернуло почему-то. Может потому, что не вся правда, особенно чужая, должна быть выставлена на показ?
— Верите ему? — спросила с сомнением у спутников, когда мы отошли.
— Он не лгал, — спокойно сообщил Лорд.
— Ты действительно это чувствуешь? — спросила после некоторой паузы, вспомнив, что не раз слово Эрвина было… железным аргументом.
— Я не чувствую, потому знаю, — ответил он немного непонятно, а потом взял меня за руку, — Идем.
Мы пошли вниз. На средний уровень, на нижний, потом с трудом, но нашли лестницу, ведущую на обычную на вид землю. Здесь оказалось совсем темно, несмотря на разгар дня «снаружи», и никто не удосужился провести освещение. А еще здесь не было… ничего. Лабиринт свай и переплетений, между которыми, конечно, можно было пробираться, но… куда?
Искать истину в темноте?
— Разве не должно быть явного входа в нашу комнату страха? — я вздохнула.
Мы прошли немного вперед, в сторону, в другую сторону. Под ногами что-то противно хрустело, света магического фонаря, который держал Леон, не хватало — по нам метались тени, заставляя меня периодически ежиться, а гулкие звуки отдавались в голове звоном. Кажется, несмотря на то, что рядом был мужчина, которому я доверяю, и у меня не было прежде клаустрофобии, она сейчас начнется.
Свет-тень-отражение…
И вдруг — звук разбитого зеркала.
Я резко оборачиваюсь и вижу, как в замедленном действии, что несколько осколков летит мне в голову. Кричу… кажется, вытаскиваю руку из захвата Лорда, пытаюсь прикрыться, теряю равновесие…
— Тш-ш, всё хорошо…хорошо…хорошо… — отдается в моей голове, и я недоуменно озираюсь.
Кто это сказал? Лорд? Чужой голос?
Я не чувствую Эрвина рядом. Вообще никого не чувствую. И не вижу. А может наоборот, вижу сразу всех — и себя тоже, как в искаженном и покрытом множеством трещин зеркале. Теряюсь и рассыпаюсь на несколько частей, как бывает во сне, когда ты — часть сна, человек, наблюдатель и тот, в чьей голове все это происходит.
