Через два дня они уже были в Чечне. Увиденное поразило Ларису. Маленькая горная республика, воспользовавшись развалом огромной империи, сменила правительство, разоружила воинские части, дислоцирующиеся на ее территории, и объявила независимость.
Все увиденное Ларисой напоминало какой-то киносумбур из отрывков о гражданской войне, басмачах и мексиканской революции. Улицы были заполнены вооруженными людьми, увешанными оружием и пулеметными лентами. Бородачи в камуфляже разъезжали по улицам города в открытых джипах, горланили какие-то лозунги и стреляли в воздух.
Тимур оказался значительной фигурой в республике, их поселили в номере-люкс в единственной работающей гостинице. Пятиэтажное серое здание находилось через площадь от президентского дворца. Тимур дни напролет находился там, а Лариса из окна своего номера наблюдала, как старцы на площади танцевали ритуальный танец «Мурташ». Первое время ей нравилась восточная экзотика, но вскоре надоело.
Прошло три дня, Тимур появился в номере поздно вечером. От благодушного настроения по поводу возвращения на родину не осталось ни малейшего следа. Теперь он был более угрюм, чем в Москве.
— Что случилось, мой принц? — одетая в прозрачный пеньюар, Лариса держала в руках два фужера, наполненных местным красным вином, которое ей удалось купить за доллары у дежурной по этажу.
— Ты еще не надумала вернуться в Москву? — взяв в руки бокал, спросил Тим.
— Нет, — твердо ответила Лариса. — Ты — великий человек, тебя ждет великая судьба, и я хочу быть рядом с тобой
— Ну, так быть посему... — Тимур, залпом осушив бокал, перекинул тело Ларисы на плечо, как испокон века поступали с женщинами-полонянками его предки, и понес в спальню.
На следующее утро они покинули гостиницу, и на выделенном правительством микроавтобусе Тимур отвез Лару за город. Бывший пионерлагерь «Буревестник» раскинулся в живописном уголке среди гор. Раньше здесь отдыхали местные школьники, теперь же располагался особый батальон специального назначения и учебный центр подготовки новобранцев.
Ларису определили в женский блок — небольшой коттедж, где, кроме нее, уже жили две женщины. Худая, плоскогрудая, подстриженная «под мальчика» рижанка Лайма и смуглолицая, изящная Джамиля. Обе женщины были снайперами и приехали в Чечню из Нагорного Карабаха, где воевали за Азербайджан.
Батальон был действительно особым подразделением — чеченцев в нем было немного, в основном были собраны настоящие «псы войны», наемники, успевшие навоеваться в кровавых конфликтах за последние годы. На них возлагалась особая задача, им следовало готовить молодое поколение бойцов.
Джамиля и Лайма в недавнем прошлом были спортсменками, Лайма мастером спорта по биатлону, а Джамиля перворазрядницей-стендовичкой. Обе воевали за деньги. Джамиля собирала на приданое, а у Лаймы в Риге был небольшой парфюмерный бутик, за магазином и дочкой присматривал ее муж инженер — растяпа и неудачник. Женщины готовили стрелков из новобранцев по общей программе, Ларисе же они уделяли почти все свободное время, тренируя ее по специальной программе.
Даже сейчас, работая на тренажерах, Лара ощущала облегчение по сравнению с теми тренировками и нагрузками, которые на нее повесили «подруги». Изнурительные кроссы по горам, стрельба на полигоне, работа с тяжестями, снова кросс и снова стрельба, и так до изнеможения. Через месяц она потеряла лишний вес и, втянувшись, легко дырявила грудные мишени.
Появление Ларисы в лагере не прошло незамеченным, так же, как и информация о том, кому она принадлежит. Ей оказывали знаки внимания, но никто не пытался пойти дальше заигрывания. Один остряк даже записал на всю кассету одну и ту же песню Шуфутинского. «Киса, киса, ты моя Лариса...»
И целыми днями она звучала над лагерем, дразня Лайму, которая в отличие от девственницы Джамили любила позабавиться с наемниками и часто посещала мужские блоки — коттеджи. Несмотря на соперничество, они все же стали подругами. Лайма много рассказывала о войне, показывала свои тактические приемы. Особенно Ларисе понравился «кавказский крест»: противнику сперва простреливаешь одну ногу, потом вторую, потом руки. Раненый кричит от боли, молит о помощи, и, когда какой-нибудь смельчак ползет к нему, его убивают, затем следующего и так далее.
— Убийство возбуждает даже больше, чем секс, — дымя папироской с гашишем, развязно говорила Лайма.
Через месяц в боях за Грозный Лариса сама смогла убедиться в правдивости слов своей новой подруги.
Закончив работать на тренажерах, Лара направилась в душ, настало время переходить к водным процедурам. Смыв под тугими струями воды пот, она вошла в сауну...
Грозный горел, горели полуразрушенные дома, горела подбитая бронетехника, плотно заполнившая узкие улочки. Над городом стоял густой маслянистый смог.
Чеченцы упорно сражались за каждый дом, двор, перекресток, улицу. Федеральные войска, не считаясь с потерями, наступали, теряя людей, танки, бронетранспортеры. Упорные кровопролитные бои то и дело переходили в рукопашную, мальчишки-срочники явно уступали матерым «псам войны». Кто-то из них погибал, кто-то попадал в плен, где озверелые, опьяненные кровью сепаратисты их зверски убивали. Но бои не утихали, бои становились еще ожесточеннее.
Особый батальон, к которому была приписана Графиня, занимал позиции в зданиях вокруг площади перед президентским дворцом. Ее позиция была оборудована в той самой гостинице, где они с Тимуром жили, когда приехали в Чечню.
Участие в бою оказалось куда легче, чем его ожидание. Первой жертвой снайпера стал молоденький солдатик. Лариса через оптику прицела видела его лицо со вздернутым носом, детским румянцем на щеках и пушком на остром подбородке. Зафиксировав перекрестье на лице солдата, она задержала дыхание и, как учили, плавно потянула спусковой крючок. При выстреле винтовка все же дернулась. Тяжелая пуля ударила в стальной шлем, оставив в нем похожее на черную точку отверстие. Солдат взмахнул руками, выронил оружие и рухнул на битый кирпич.
Стрелять по людям оказалось куда интереснее, чем по фанерным силуэтам. Это была настоящая охота, наполненная азартом и страхом за собственную жизнь (за снайперами тоже охотились). Каждый удачный выстрел вызывал в душе девушки восторг, каждый промах — досаду и злость. Вскоре она заметила, что смесь злости и восторга ее начинает возбуждать, поднимая из темной глубины души самые тайные сокровенные фантазии, будя самые низменные инстинкты.
На следующий день ей приказали сменить позицию. С группой прикрытия Лара перебралась в полуразрушенное двухэтажное здание бывшего ЖЭКа, отсюда тыловые позиции федералов открывались как на ладони. Удобно расположившись на чердаке, девушка расчехлила оптический прицел. Приклад уперся в плечо.
Новой жертвой стал уже немолодой, грузный офицер (или прапорщик, камуфлированный бушлат был без погон), он не спеша переходил через улицу.
«Кавказский крест», — подумала Лара, ловя в перекрестье по-медвежьи переваливающуюся фигуру. Тяжелая винтовочная пуля ударила федерала в ногу. Он рухнул на асфальт и попытался отползти в укрытие. Но едва протянул руку вперед, как запястье обезобразила вторая пуля. Следующая ударила в здоровую ногу, раздробив ее.
