После выписки из больницы Настя поставила условие: или служба, или она.
— Не надоело тебе по больницам валяться.'' Сколько раз тебя резали?
— Это первый.
— Осип! Мне не до шуток! Пулю из тебя уже вынимали, голова вся в шрамах, теперь вот нож… Ты о семье думаешь? Если с тобой что случится, куда мне с малым ребенком деваться? Кто нас кормить будет?
— Можно подумать, мы одним моим жалованьем живем.
— Вот и я про это — и без казенных денег обойдемся!
Тетка на прошлый Покров преставилась, и Осип Григорьевич унаследовал ее мясную торговлю. Он съездил в Тулу, обошел вместе со старшим приказчиком все четыре, теперь уже свои, лавки, позвал приказчика в трактир, угостил его обедом, распил с ним за помин теткиной души полбутылки водки и сказал:
— Вот что, Кузьма Матвеевич. Я в Тулу перебираться пока не собираюсь, так что вся торговля теперь в твоих руках будет. Условия у меня такие: ты воруй, сколько хочешь…
— Да что ж вы такое говорите, Осип Григорьевич! Да я за всю службу и копейки из выручки не взял!
— Ну да, ну да, рассказывай. А на какие шиши ты у себя в деревне двухэтажный дом выстроил? Ась? На сорок рублей жалованья? Люди сказывают, что у тебя в том дому даже орган трактирный стоит.
Приказчик опустил голову.
— В общем, воруй, как воровал, но с одним условием. Мне пятьсот рублей в Москву будешь присылать ежемесячно.
— Побойтесь бога, Осип Григорьевич! У нас и оборотов таких нет!
— Обороты у нас, Кузьма, многотысячные. И не торгуйся, я тебе не лавочный покупатель. Мне пятьсот, да мамаше моей в Каширу радужную. А не согласен — скатертью дорога. На твое место много охотников сыщется.
Кузьма поскрипел зубами, но согласился.
Молодые переехали в трехкомнатную квартиру на Большой Дмитровке, полностью сменили обстановку и подумывали летом, оставив Ванюшку на попечение бабушек, прокатиться по Европе. Настя грезила Парижем.
Но планам не суждено было сбыться: в конце мая Тараканов получил ножа, а по выписке из больницы — ультиматум от супруги. Пришлось уступить. Он написал прошение и пошел к Кошко.
Начальник долго его уговаривал, а когда понял, что решение коллежского секретаря твердое, сказал:
— Что ж, воля ваша. Только будет у меня к вам одна просьба — послужите хотя бы до августа, а? Дайте мне спокойно в Департамент перебраться. Уйдем из Московского сыскного вместе.
— Значит, это не слухи?
— Не слухи. Я назначен командовать всем сыском империи.
— Разрешите поздравить, ваше высокородие!
— Поздравляйте. Так послужите до августа?
— Конечно.
— Тогда позвольте дать совет: напишите рапорт на отпуск на два месяца, с первого августа. Погуляете, содержание получите, два месячных оклада-то не лишние. Ну а после отпуска — и в отставку.
Конец лета решили провести у матери, в Кашире, Ванюшке был полезен и свежий воздух, и бабушкины молоко с маслом. Где будут жить после отставки, пока не решили: неожиданно для Тараканова Настя стала подумывать о переезде в Тулу.
— Дом твоей тетушки добротный, светлый, просторный, на тихой улице. Театр у вас есть, рестораны неплохие, сады хорошие. Ты с утра будешь в лавку ходить, я по хозяйству хлопотать, а вечером буду кормить тебя ужином. Сделаюсь совсем купчихой. А заскучаю, так всегда можно в Москву вернуться. Что ты на это скажешь, Ося?
Представив баронессу фон Клопп тульской купчихой, Тараканов заулыбался.
В благодарность за отыскание убийц своего шофера владелец «Парижского гаража» предложил Тараканову бесплатно обучиться езде на автомобиле. Полицейский, не раздумывая, согласился. Кошко, узнав о том, что его подчиненный получил шоферское удостоверение, несколько раз просил Осипа Григорьевича подменить его водителя, а убедившись в квалификации сыщика, стал разрешать пользоваться своим автомобилем, и не только по служебной необходимости.
Бумаги Тараканов исполнял до полуночи. Когда глаза начали слипаться, он отложил перо и откинулся на спинку стула. Только теперь он обратил внимание на стоявший на улице гул многотысячной толпы. Осип Григорьевич убрал бумаги в сейф, потушил лампу, надел тужурку и пошел домой. Когда он вышел на бульвар, ахнул: напротив дома градоначальника колыхалось людское море. Конца и края этому морю видно не было. То и дело из толпы раздавались крики «Ура!», «Долой Австрию!», «Долой Германию!», «Да здравствует Сербия!».
Тараканов остановился рядом с городовым, стоявшим у ворот дома градоначальника, и закурил.
— По какому поводу демонстрация? — спросил он у городового.
— Как по какому? Да нетто вы не знаете? Австрияки сербам войну объявили! Об этом все газеты пишут.
— Вот оно как. Значит, все-таки решились…
Тараканов выкинул недокуренную папиросу, переложил кошелек из заднего кармана брюк в карман тужурки и стал пробираться сквозь толпу в сторону дома. Когда он дошел до Страстной, с балкона ресторана Козлова грянул гимн.
* * *
Именины отмечали в узком семейном кругу, в Кашире.
Поставив на стол выпитую рюмку, теща спросила.
— Чего же вы, Осип Григорьевич, вчера не приехали, в свой день рождения? День-то был неприсутственный.
— Наша служба неприсутственных дней не знает, Генриетта Витольдовна. Меня и сегодня отпустили только потому, что я с завтрашнего числа в отпуске. Настя, чем будем завтра заниматься? Может, по грибы? Говорят, лисичек в лесу — пропасть.
— Можно и по грибы. Кстати, ты где собираешься товарищей по случаю отставки угощать? Дома или в кухмистерской? Я потому спрашиваю, что ежели дома, то мне надо будет в Москву съездить, все подготовить.
Тараканов замялся.
— Чего молчишь?
— Видишь ли, Настенька, я не считаю возможным сейчас уходить в отставку.
— Осип! Мы же обо всем договорились!
— Когда мы договаривались, войны не было.
Настя бросила салфетку на стол.
— Может быть, ты еще на фронт попросишься?!
На фронт Тараканов уже просился. 21 июля он пришел в городское по воинской повинности присутствие, безропотно отсидел два часа в очереди и предстал перед худым, как щепка, сорокапятилетним штабс-капитаном с испитым лицом.
— Да вы что! Какой фронт! Какой охотник
[5]! Мы запасных по жребию призываем, да и тех размещать негде! Сапог на всех не хватает. У нас роты — сплошь из унтеров. А вы? Вам из винтовки стрелять приходилось?
— Нет.
— Ну вот. Да вас элементарным вещам учить надо, по крайней мере полгода. А через полгода, бог даст, мы уже Берлин возьмем. Где служить изволите?
