— А какова причина смерти, доктор?
— Политравма: от удара о землю при падении с большой высоты были повреждены внутренние органы, сломаны кости черепа и позвоночник.
— Значит, все-таки, упала?
— Упала, я этого не отрицаю. Но не сама! Кто-то ей усиленно помогал. Часть повреждений от падения образоваться не могла. Только от ударов. И пальцы: она, видимо, цеплялась за ограждение, а кто-то камнем или палкой бил ей по рукам. И пьяной она не была. Я, когда живот ей разрезал, никакого запаха алкоголя не услышал.
— Ну и работенка у вас, доктор. А следов изнасилования не было?
— Нет. Барышня не девица, но никаких следов изнасилования я не обнаружил.
— А копии заключения у вас не осталось?
— Конечно, осталась. Мы заключения всегда в двух экземплярах составляем.
• 4 •
Костел Святой Эльжбеты построили всего несколько лет назад. Новый храм был необыкновенно красив, а виды, открывавшиеся с его колокольни, просто захватывали дух. Поэтому, поднявшись по крутой лестнице на двадцатисаженную высоту, Тараканов место происшествия начал осматривать не сразу, а только после того, как вдоволь налюбовался городом. Но как коллежский секретарь ни старался, следов преступления ему обнаружить не удалось. Не было ни на полу, ни на перилах галереи никаких подозрительных пятен, обрывков одежды и других вещественных доказательств. Полазав по галерее минут двадцать, начальник сыскного отделения спустился к поджидавшему его внизу Верозубу.
— Ну-с, нашли что-нибудь? — В голосе участкового пристава сквозило неприкрытое торжество.
— Нет.
— Чего и следовало ожидать. Я же вам говорил — нечего слушать этого колбасника. Он тридцать лет мертвяков режет, тут у любого ум за разум зайдет, любому всякие убийства начнут мерещиться. Сама свалилась барышня по пьяному делу. А может, с собой покончила, от несчастной любви, например.
— Николай Афанасьевич, а как она могла попасть в храм ночью, он что, не закрывается?
— Закрывается. И сторожа при храме есть.
— А что они говорят?
— Поначалу ничего. Мол, не знаем, не ведаем. Но когда я на них поднажал, признались. Именины у одного из них были. Они всю ночь в сторожке и пропраздновали. Я думаю, что они и церковь забыли запереть. Барышня пьяненькая шла мимо, увидала дверь открытую, зашла, поднялась на галерею и… То ли сама бросилась, то ли упала.
— Да с чего вы взяли, что она пьяной была? Доктор факт опьянения отрицает. И потом, я слышал, что поляки очень набожны. А самоубийство-то — грех страшный. Могла ли паненка счеты с жизнью в церкви свести?
— А может, она не паненка, а жидовского племени?
— А что, креста на ней не было?
Верозуб замялся.
— Признаться честно, не смотрел. Я вообще мертвяков побаиваюсь, а тут — дивчина, да так переломана…
— Как же вы протокол писали?
Пристав молчал.
— Да-с. Николай Афанасьевич, а к установлению личности погибшей вы меры какие-нибудь приняли?
— В газетах разместил объявление. Но никто пока не откликнулся.
Тараканов попытался поговорить со сторожами. Церковь охраняло четверо поляков — трое взрослых и один паренек, лет девятнадцати, в студенческом мундире. Но диалога не получилось — никто из сторожей не знал немецкого.
— А как же вы их допрашивали? — Начальник сыскного с удивлением обернулся к приставу.
— А то не я. Помощник мой, Мощинский, он поляк из Калиша, вот он с ними и разговаривал.
— А нельзя ли его позвать?
— Нельзя-с. Он всю ночь службу нес, и я его поспать отпустил. Вечером придет.
— До вечера мне ждать недосуг. Вот что. Распорядитесь сторожей ко мне в сыскное доставить, а там я найду переводчика.
* * *
Переводил Хаузнер. Поляки полностью подтвердили те показания, которые давали приставу. У Ремигия Яськовского был ангел. Он не поскупился — раздобыл водки, настоящей, довоенной, принес хорошей закуски. В костеле всю неделю шли отделочные работы, служб не было, вот сторожам и вольница. Пить начали часов в шесть. Как это обычно и бывает, водки не хватило, поэтому Янека несколько раз посылали к дворникам за денатуратом. От денатурата-то все и упились, свалились и спали вповалку. Но церковь без охраны не оставалась! Её Янек сторожил, он у них непьющий. А девушку Ремигий обнаружил. Сон алкоголика тревожен и чуток, вот он в половине пятого и проснулся. Голова болела ужасно, а похмелиться было нечем. Чтобы в себя прийти, он на воздух вышел, ну и решил заодно церковь обойти, вот и увидел под башней тело. Ремигий растолкал остальных и послал Янека за полицией.
Студент рассказал, что в сторожах он недавно — когда власть в городе поменялась, занятия в университете проводить перестали. Делать ему стало нечего, а тут еще и отец службы лишился. Вот и пришлось ему работу искать. Еле в костел устроился, и то только благодаря протекции.
— Как девушка в костел попала, ты не видел? — Тараканов пристально смотрел на парнишку.
Услышав перевод вопроса, Янек смутился, опустил голову, а потом быстро-быстро затараторил. Хаузнер перевел:
— Он спиртного в рот не берет, но коллеги были очень настойчивы. Ремись сказал, что если Янек за его здоровье пить не будет, то он сильно обидится. Он вроде и выпил немного, но с непривычки его разморило, и он уснул.
— А дверь в церковь была открыта?
— Открыта. Он около нее и свалился. Пошел закрывать, но не дошел, упал.
Тараканов покачал головой.
После того как сторожа ушли, Хаузнер и Тараканов устроили совещание.
— Прежде всего надобно установить личность погибшей. Установим личность — начнем отрабатывать связи. Глядишь, что и прояснится. Займитесь этим немедленно, Леопольд Моисеевич.
— Слушаюсь. Мне надо осмотреть ее одежду.
— Тело в прозекторской общедоступного госпиталя, на Гловинского. Езжайте туда, а я им телефонирую, распоряжусь. И обязательно посмотрите, был ли на ней крест. И если он есть, то какой. А пану Хмелевскому я поручу проверить сторожей. Уж очень подозрительно появление девушки ночью на галерее. Где, кстати, его черти носят?
Тараканов и Хмелевского хотел называть по имени-отчеству, но узнав, что отца пана Тадеуша звали Ежи, от этой идеи отказался.
— Вы же сами ему поручили заняться кражами шуб из кафе «Сити». Он уже третий день там роет и, кажется, кое-что нарыл.
— Прекрасно. Если вы его раньше меня увидите, расскажите об убийстве и передайте мое приказание заняться сторожами.
— Слушаюсь!
* * *
После отъезда Хаузнера Тараканов стал разбирать бумаги. Но работа шла плохо — он все время думал о разбившейся девушке. И ему все время казалось, что он что-то упустил, что-то, что лежало на поверхности. Но кончик мысли поймать никак не удавалось. Коллежский секретарь плюнул с досады, потом посмотрел на часы и стал быстро одеваться — через двадцать минут в Поиезунтском саду, на улице Мицкевича у него должна была состояться встреча с негласным агентом.
