* * *
Несмотря на похвалу начальства, светившие наградные (один Тепельбаум за поимку преступника обещал 500 рублей), обычной радости успешно выследившего дичь охотника Тараканов не испытывал. Во-первых, ему стало жалко Извекова, во- вторых, при задержании он проявил себя рохлей, ну а в-третьих, и в-главных, — шишка, проклятая шишка на самом видном месте! И надо же было получить ее именно сегодня!
Настю он увидел в первый же день. Кошко, прочитав прошение о принятии на службу, велел отнести его в канцелярию.
— Попросите барышень, чтобы они вам его перепечатали на ремингтоне. Боюсь, градоначальник не разберет вашего почерка. И как вы только умудрялись писцом служить?
— Испортился почерк без практики, ваше высокородие.
Настя сидела справа от входа и долбила по клавишам огромной пишущей машинки со скоростью пулемета. В канцелярии, кроме нее, никого не было. Обернувшись на звук открывшейся двери, она улыбнулась. Увидев эту улыбку, Тараканов погиб.
— Чем могу служить?
— Здравствуйте, барышня. Меня начальник прислал. Вот. Не могли бы вы напечатать. — Тараканов протянул лист с прошением. — Там, правда, почерк… Но я могу продиктовать…
— Не надо, и не такие почерки разбирала. Зайдите минут через двадцать, будет готово.
Тараканов выбежал на улицу, нашел фруктовую лавку и купил самую большую грушу «дюшес», попросив красиво ее упаковать в корзинку.
— Вот-с, это вам, в благодарность.
— Что это? Груша? Ой, я обожаю груши. Мерси.
— Это вам мерси.
Тараканов держал в руке лист с перепечатанным прошением и не знал, что еще сказать.
— Ну что вы. Если понадобится что-нибудь еще напечатать, заходите, не стесняйтесь.
С тех пор Тараканов стал искать любой предлог, чтобы попасть в канцелярию, и как только его находил, бежал туда со всех ног.
А третьего дня он столкнулся с Настей на выходе из управления.
— Закончили на сегодня?
— Да-с. А вы?
— А меня сегодня в ночь дежурить неожиданно поставили, вот и отпустили с вечерних занятий. Вы далеко проживать изволите?
— Далековато. На Сивцевом Вражке. На трамвае приходится на службу добираться.
— Позвольте вас проводить?
— Отчего ж нет, провожайте. Только уговор — пойдем пешком. У меня что-то голова разболелась, наверное, истопник вьюшку рано закрыл. Да и погода нынче чудесная.
— С удовольствием!
Они шли по бульварам и болтали без умолку. У Тараканова было такое чувство, что он знаком с Настей всю жизнь — так легко и хорошо ему с ней было.
— А вы, Анастасия Александровна, синематограф любите?
— Просто обожаю!
— И я. Может быть, сходим вместе как-нибудь? Тут неподалеку хороший электротеатр.
— Давайте.
— Так, может, в воскресенье?
— Давайте в воскресенье.
И надо же было так глупо подставить свою голову! Что делать, Тараканов не знал. Если не пойдет на свидание, Настя обидится. А если пойдет, ей рядом с ним будет неудобно. Или еще хуже — смеяться над ним станет.
Когда до встречи оставалось четверть часа, сыскной надзиратель наконец решился. Свидание было назначено у Арбатских ворот, на площади. Натянув свой «пирожок» посильнее и схватив заранее приготовленную бонбоньерку с конфектами, он выбежал на бульвар и кликнул извозчика.
На извозчика только зря потратился — барышню пришлось ждать минут двадцать.
Настя появилась, когда Тараканов уже окончательно потерял надежду. На машинистке была новая шубка с песцовым воротником и изящная меховая шапочка. Ее личико раскраснелось от мороза. «Господи! Красавица-то какая», — подумал Тараканов. Он представил, как будет смотреться рядом с машинисткой в своем потертом ватном пальто, да еще и с шишкой на лбу, и решительно направился к улыбающейся барышне.
— Здравствуйте, Анастасия Александровна! Вот-с, вам, — Тараканов протянул бонбоньерку.
— Здравствуйте, Осип Григорьевич, мерси за конфеты.
— Анастасия Александровна, прошу меня великодушно простить, но сопровождать вас в театр сегодня я не могу…
Улыбка тут же сползла с лица девушки.
— Отчего? — Ее голосок предательски задрожал.
Тараканов рывком снял шапку.
— В таком виде не считаю возможным.
Настя посмотрела на его лоб и ахнула, прикрыв рот рукой.
— Бедненький! Как это случилось?
— Задерживали тут одного, оказал сопротивление…
— Рана не опасна? Вы у доктора были? — тревожным голосом спросила Настя, опять прикрыв рот рукой.
— Ничего опасного нет, так, синяк-с. Но мой внешний вид…
— Вполне боевой внешний вид. Вы куда меня вести собирались?
— В «Художественный», — Тараканов показал рукой на здание кинотеатра. — Вот билеты. Фильмы называются «Удачная экспроприация», «Жоржетта», «Ангел примирения».
— Прекрасно. Сколько до начала сеанса осталось?
— Пятнадцать минут. Я хотел сначала в буфет, но вы изволили задержаться.
— Пятнадцать минут вполне хватит, — Настя решительно взяла Тараканова под руку.
В ближайшем аптекарском магазине они купили бинт и попросили служителя забинтовать Тараканову голову.
— При такой травме это вовсе не обязательно, и даже вредно, — пытался протестовать аптекарь. — При соприкосновении с воздухом гематома спадет быстрее.
Но Настя настояла. После манипуляций с бинтом Тараканов посмотрел в зеркало и своим отражением остался доволен. «А вид-то у меня бравый! Эх, еще бы мундир и шашку…».
— Ну как вам фильма?
— Так себе. Первая вообще не понравилась. Сделали из бандитов каких-то героев. Они казну ограбили, людей поубивали, а их какими-то благородными рыцарями показывают. Вот гимназисты таких фильмов насмотрятся и пойдут магазины обносить!
— Ну не бурчите, не бурчите, как старый дед. Это же фильма, искусство, ну, как спектакль или как книга. По-вашему, что же, и «Робин Гуда» следует запретить?
— Тоже фильма?
— Нет, книга. Французского писателя Дюма. Неужели вы не читали?
— Признаться, нет.
— А хотите? У меня есть.
— С превеликим удовольствием.
— Я вам завтра на службу принесу.
— Вот мой дом, — Настя показала на двухэтажный деревянный домик. — Вон видите, наши окна светятся. Мы с маменькой вдвоем живем. Ну, еще Дуняша, наша прислуга, и жильцы. Маман комнаты сдает. Папа пять лет тому скончался, но пенсион выслужить успел. Да разве проживешь на тридцать шесть рублей в месяц? А с жильцами и с моим жалованьем вовсе даже и неплохо. Ну, прощайте, — не утвердительно, а скорее вопросительно сказала Настя.
