– Я бы очень хотела.
Его доброта казалась мне почти чрезмерной. Но я проглотила ее как сладкий рулет, обнимая ножку стола и слушая изысканные строки неизвестных мне поэтов.
Тогда
23
Используя молнию как нож и коробку с пирожными в качестве вдохновения, я смогла проделать дыру в ткани матраса. Натянув манжеты толстовки на кисти, чтобы защитить открытые раны, я засунула большие пальцы в отверстие и потянула в разные стороны. Один приятный рывок – и в ткани образовалась прореха длиной в двадцать пять сантиметров.
Я заглянула внутрь, чтобы осмотреть конструкцию. Не так я ее себе представляла: сеть пружин, собранная в металлическую сетку и зажатая меж двух слоев пены. Пена оказалась плотной. Я села на пятки, не зная, пробить ли пену, чтобы добраться до катушек? Или лучше порвать ткань матраса со всех сторон, чтобы получить лучший доступ к пружинам? Оба варианта стоило попробовать, но сначала мне нужно было отдохнуть. Предплечья дрожали. Голова не переставала болеть.
Я сделала глоток воды. В животе бурлило от голода. Воздух наполнился запахом нагревающихся зерен попкорна. Скоро будет еда. Я с нетерпением схватила форму вознаграждения: наконец заработала свои двадцать звезд, пришло время заказать награду.
«Ты серьезно? – спросил голос Шелли в моей голове. – Если бы ты действительно хотела выбраться из этой ямы, то продолжила бы трудиться».
Я проигнорировала его и нацарапала слова «блокнот» и «ручка».
«Почему бы не попросить что-нибудь, что поможет сбежать? – продолжал голос. – Например, шпильки, спицы или металлическую вилку. В смысле серьезно? Блокнот? Ты что, собираешься зарезать его бумагой? Даже Мейсону хватило мозгов попросить лампу для чтения, которая теперь служит ему фонариком».
Я посмотрела на лежащую на подушке коробку «Коко Локо». Если снова не начну писать, то всерьез поеду крышей.
– Так я смогу наполнить смыслом этот испорченный мир, – возразила я. – Так я заканчивала каждый день.
«Лучше закончить свой день на улице, чем в этой каморке в обнимку с кучей мрачных стихов. Разве не очевидно?»
Я накрыла коробку подушкой, чтобы мне больше не приходилось «слушать». А через пять секунд, словно это был недостаточно идиотский поступок, убрала вышеупомянутую подушку, чтобы «Шелли» не рассердилась.
Знаю.
И я правда знала.
Голос Шелли, то есть мой внутренний адвокат дьявола, говорящий им, был прав. Мне следовало сосредоточиться. Но все же я протолкнула карточку через лаз (подальше, чтобы не дотянуться и не вносить никаких правок) и вскоре почувствовала себя виноватой.
Мне нужно было повидаться с Мейсоном. Он все исправит, заверит, что я не сделала ничего плохого, напомнит мне о дурацком сборнике стихов, который выменял на свои баллы. И книга не была дурацкой. Благодаря ей я впервые почувствовала себя нормально.
Это должно было насторожить. Меня заперли в камере, удерживали против моей воли и обращались со мной как с животным.
Ничто не должно было казаться мне нормальным.
Сейчас
24
Забавно, как работает память, особенно долговременная, когда забытые картины пронзают мозг, точно разряд электричества. Мы думаем, они приходят случайно. Но в их появлении нет ничего случайного. Наш мозг умнее нас, он способен вспоминать вещи в решающие моменты, когда мы можем извлечь максимальную пользу из полученной информации.
Я кое-что вспоминаю. Образ поражает меня как молния, пробуждая от крепкого сна. Я сажусь в постели и все еще его вижу – тот день, несколько лет назад. Кто-то врезался в меня в центре города. Шел снег, и тротуары были покрыты белым одеялом толщиной не менее пятнадцати сантиметров.
Я упала. Снег попал под одежду, под свитер. Синяк, который я позже обнаружила на внешней стороне бедра, походил на мертвые розы под кожей.
В то мгновение я не особо задумывалась об этом – то есть о падении. Я засмеялась. Парень, что на меня налетел, тоже.
Он помог мне встать. На нем были белые лыжные перчатки – мужская версия тех, на которые я заглядывалась в магазине спортивных товаров на Мейбель-сквер.
– Ты в порядке? – спросил он.
Я стряхнула снег с джинсов.
– Прости. Я виноват, – продолжил парень.
– Все хорошо. В смысле я в порядке.
– Ты уверена? Я могу как-то загладить свою вину? – спросил он.
И кивнул в сторону пекарни «Чико». Но я не поняла его. Он приглашал меня туда зачем? Чтобы посмотреть, нет ли у меня синяков? Или выпить с ним кофе? Парень снова посмотрел на пекарню, а затем на меня. Невысказанный вопрос повис над его головой, точно комиксный пузырь без слов.
– Прошу прощения? – переспросила я.
Он взглянул на пекарню в третий раз. Неоново-розовая вывеска в переднем окне сообщала о горячих булочках, но ничего не проясняла.
– Я просто подумал, может… – Он осекся, неловко улыбнувшись.
А вот ухмылка на моем лице таяла, как снег в летний зной. Я отступила на шаг. По коже пробежали мурашки.
Но все же парень договорил:
– Я просто подумал, может… хочешь чего-нибудь выпить? Или перекусить?
На нем была вязаная шапка, большая парка и пара солнечных очков с синими стеклами. А еще парень отличался высоким ростом.
Как он.
И на лице была щетина.
Как у него.
А я не знаю – и никогда не узнаю, – наблюдал ли он за мной с тех пор.
Сейчас
25
Мама зовет меня спуститься, мол, внизу ждет сюрприз. Я слышу улыбку в ее голосе, но все равно вылезаю из постели, обещая вознаградить себя звездой за хорошее поведение.
Сюрприз сидит на диване в гостиной.
Джек встает, когда видит меня, и я вновь переношусь в ночь выпускного вечера в средней школе, когда он сидел на том же самом месте, ожидая моего грандиозного спуска по нашей лестнице из красного дерева.
На его губах появляется легкая улыбка.
– Надеюсь, ничего, что я зашел?
– Конечно, ничего, – отвечает за меня мама.
Он держит букет полевых цветов. Мама подчеркнуто уходит искать вазу, оставляя нас наедине.
Джек не такой, как я помню. Конечно, прошел почти год, но его лицо все равно кажется более худым, чем раньше. Волосы на макушке длиннее. Он что, вырос на пять сантиметров? Его глаза всегда были бутылочно-зелеными? Он так хорошо смотрится в этих темных джинсах и серой хлопковой толстовке. А вот я чувствую себя разбитой и отчаянно пытаюсь исчезнуть.
Сажусь на край дивана и приглаживаю растрепанные волосы.
– Я тебя видел, – начинает Джек, пристраиваясь рядом со мной. Его рука лежит на подушке сиденья, всего в нескольких дюймах от моей. – На днях, в кофейне, только у меня не было возможности поздороваться.
