Я принесла блокноты в кровать и расправила страницы, точно одеяло. Спиральные переплеты тянули меня за волосы. Углы вдавливались в спину. Мятые страницы свернулись под шеей, как подушка. А розовый снежный шквал навис над головой, помогая мне уснуть, облегчая боль.
– Я люблю тебя, – сказал паук.
Мое сердце распирало от чувств.
– Я тоже люблю-люблю-люблю тебя.
Сейчас
41
Не в силах заснуть, я брожу по коридору и заглядываю в комнату родителей. Мягкое сияние ночной настольной лампы освещает пустую кровать, а также пятно на полу – открытки и письма, разбросанные по маминой стороне комнаты, точно бумажный ковер. После моего исчезновения люди слали моим родителям слова сочувствия и поддержки. Мама хранит эти письма в наволочке и перечитывает их снова и снова, как будто все еще ищет утешения в поисках пропавшей дочери.
Я прохожу через комнату, тоже в поисках утешения. Сажусь на краю кровати, выуживаю из кучи письмо.
«Дорогие Джон и Мэри,
не могу передать, как меня тронули новости о вашей дочери. Я знаю, через что вы проходите, потому что два года назад мой сын пропал без вести.
Его похитили из ресторана, куда я повела его, чтобы побаловать. Он пошел в туалет и не вернулся. В то время ему было девять – наверное, еще не стоило отпускать его одного. Не проходит и дня, чтобы я не винила себя за это.
Иногда по ночам, когда я засыпаю, мозг напоминает сердцу, что Натаниэля все еще нет, и я просыпаюсь с болезненной стесненностью в груди – так мое тело говорит мне, что я не заслуживаю отдыха.
Люди твердят, что я не виновата, но это не помогает заполнить пустоту внутри. Я никогда не буду целой без моего Натаниэля.
А пока я существую дальше и часто удивляюсь, обнаруживая, что люди по-прежнему живут своей жизнью – что мир не остановился в тот день, когда исчез Натаниэль.
Я говорю это не затем, чтобы сделать вам хуже. А чтобы вы знали: вы не одиноки в своей боли. Надеюсь, мое признание поможет вам, по крайней мере в какой-то степени.
Пожалуйста, знайте, я молюсь за вас.
Лиза Стоун,
Городок, штат Мичиган»
Я провожу пальцами по словам, понимая женщину (по крайней мере, отчасти). Но все же одного ей не постичь: если Натаниэль когда-нибудь вернется, то исключительно физически. Жив он или мертв, его душа давно исчезла.
Возвращаю письмо в стопку и спускаюсь. Мама сидит в гостиной спиной ко мне.
Телевизор не включен.
Музыка не играет.
В доме полная тишина, только потрескивает стул, оттого что она раскачивается взад-вперед. На столе рядом стоит стакан чего-то золотистого. Рисунок на ночной рубашке – большой воздушный шар в форме сердца – просвечивает сквозь планки стула. Мама надела сорочку задом наперед.
– Ты еще не спишь? – говорю я, обозначая свое присутствие. – Папа дома?
– Он работает.
– Скоро полночь.
– Он всегда работает. Ты уже должна привыкнуть. Это его наркотик. – Она поворачивается ко мне лицом. У нее на коленях сидит моя старая кукла, Пэмми.
Мама гладит ее по волосам, словно кошку. Глаза Пэмми все такие же зеленые, несмотря на то что она долгое время пролежала в коробке. Веснушки усеивают нос и щеки. Когда я была маленькой, мама говорила, что Пэмми похожа на меня – что мы как две неразлучные сестры.
– Узнаешь? – спрашивает мама.
– Зачем ты ее достала?
– После того как ты пропала, детектив попросил нас собрать как можно больше информации о тебе и вещей, связанных с тобой. Спальню обшарили вдоль и поперек, но никто не заглядывал в подвал, поэтому я взяла эту миссию на себя и прочесала бесчисленные ящики и коробки. Нашла твои детские костюмы на Хэллоуин: Чудо-Женщина, Амелия Эрхарт… Старую пластиковую посудку и коллекцию кукол Полли Покет… Кусочки твоей жизни, от которых я никогда не могла отказаться, включая Пэмми.
Представляю, как мама горбится на полу в подвале и пытается собрать все детали, чтобы обосновать мое исчезновение.
– Я сидела здесь, с Пэмми на коленях, почти каждую ночь, – продолжает она. – И твердила себе, что скоро ты будешь дома.
Я подхожу ближе и узнаю улыбку Пэмми. От зубов почти ничего не осталось. Нижняя губа облупилась, когда кукла выпала из моей велосипедной корзины.
– Ты действительно верила, что я вернусь?
Вместо ответа мама напевает, прижимая Пэмми к себе, – напевает мелодию из «Звуков музыки». Ярлык ночной рубашки торчит спереди, впивается в кожу на шее.
– Мама?
Она кивает на стол у входа.
– Тебе письмо от Джека – может быть, приглашение.
На сей раз мама не сияет.
Ее лицо не выражает ничего.
Как будто она ничего больше не ждет, и ситуация от этого кажется еще хуже.
Мама снова поворачивается к стене, делает глоток из стакана и продолжает раскачиваться и напевать.
Я беру конверт, поднимаюсь в свою комнату и закрываю за собой дверь. Крепко прижимаясь спиной к панели, вдыхаю и выдыхаю, но это не помогает. Воздух, кажется, поступает в легкие недостаточно быстро.
Я пролезаю под стол и обвиваюсь вокруг ножки. Коробка салфеток стоит у моих ног. Я выдергиваю все девяносто шесть и четырежды пересчитываю их, прежде чем вспомнить о письме Джека. Вскрываю его.
«Дорогая Джейн,
было действительно приятно повидаться. Я хотел навестить тебя с того момента, как услышал, что ты вернулась. Сколько раз я проезжал мимо вашего дома, испытывая искушение зайти, но хотел дать тебе время.
Я помню, как оно понадобилось мне после смерти Бекки. Как только стало известно, что ее больше нет, к нам пришло так много людей, чтобы предложить свою поддержку, но сейчас я даже не вспомню, кто именно. Я был слишком занят осмыслением того, что ее смерть значила для меня в то время – больше никаких туннелей между нашими комнатами. Никаких драк за обеденным столом. Никаких сражений из-за последнего куска торта. Или из-за пульта. А еще я никогда больше не услышу, как она произносит мое имя.
Ничто из этого не означает, что наши переживания одинаковы. Смерть брата или сестры совсем не то же самое, через что прошла ты. Но я надеюсь, ты все еще готова поговорить, хотя бы немного, потому что потеря есть потеря, а ты потеряла семь месяцев.
Еще одна причина, почему я вспоминаю о Бекки, – в том, что после ее смерти все изменилось. Родители присутствовали физически, но отсутствовали эмоционально. Между тем все хотели обо мне позаботиться – водили в парки, в магазин игрушек или за мороженым – в основном, чтобы помочь заполнить дыру в существовании. Но речь шла о Бекки, и никакая игрушка не могла ее заменить.
