– Постойте, что?
– Похоже, там держали только тебя.
– И Мейсона.
– Как я уже сказала, мы не смогли найти доказательств того, что кто-либо, кроме тебя и подозреваемого, находился в этом доме.
– Вы искали отпечатки пальцев внутри вентиляции? Похоже, что нет. – Зачем они зря тратили мое время?
– Мы нашли кое-что еще. – Она вытащила из папки фотографию: изображение изумрудного браслета – того самого, который монстр якобы собирался купить. Рядом с браслетом была серебряная шкатулка и пурпурная лента.
– Ты видела его раньше? – спросила агент Томас.
– Он из «Шкафа Нормы».
– Фото из кабинета подозреваемого. Мы нашли завернутый браслет на его столе. – Она показала мне снимок прикрепленного ярлыка. На нем было написано мое имя, а также слова «Люблю навечно, Мейсон».
– Как Мейсон получил этот браслет?
– Подозреваемого звали Мартин Грей.
Агент Томас вытащила еще одну фотографию: снимок парня, который меня похитил. На фото он был виден только выше плеч, но все же я узнала темно-карие глаза, волнистые волосы и квадратный подбородок.
– Узнаешь этого человека? – спросила агент Томас.
– Это он, – подтвердила я.
– Мужчина, который тебя похитил?
– Да.
– Мартину Грею было двадцать четыре года, он имел одну судимость и владел домом, в котором тебя держали. Ты впервые увидела его в тот день у Нормы? Или уже встречала раньше?
Я покачала головой.
– Я не совсем уверена.
– Хочешь сказать, что могла видеть подозреваемого до похищения?
– Я хочу сказать, что последние семь месяцев ломала голову, пытаясь вспомнть, знакомы ли мы, встречались ли… Но я просто не знаю.
– У нас есть другие фотографии. Может, какая-то из них поможет тебе вспомнить.
Доверяла ли я своей памяти?
– Подозреваемый унаследовал дом после смерти отца, – продолжила Томас. – По словам соседки, мать уехала за несколько лет до этого. Мы все еще пытаемся выстроить временную линию и выяснить местонахождение матери. Похоже, вскоре после ее отъезда дела пошли под откос, отец начал пить.
– Откуда вы все это знаете?
– Когда-то дом был действующей фермой, – сказала агент Томас. – Владельцы поставляли яйца и мед местным фермам. Еще продавали выпечку. Что-нибудь из этого тебе знакомо?
– Нет, – соврала я. Они что-то напутали.
– В кабинете подозреваемого мы нашли другие предметы: твои фотографии, стихи, которые ты опубликовала в школьном литературном журнале. – Томас зачитывала по списку. – Еще был зеленый шарф, пара варежек, красная расческа для волос… Мы хотели спросить, сможешь ли ты их опознать.
– Зеленый шарф, – сказала я, размышляя вслух, и вспомнила, как потеряла кашемировый шарф цвета мяты. Еще у меня была красная расческа, но наверняка та валялась в моей сумке для бега.
– И последнее, прежде чем мы закончим. – Агент Томас взяла из папки еще одну фотографию: снимок руки Мейсона.
Я узнала шрам на его большом пальце, изогнутый безымянный, глубокие складки на костяшках и волоски медового цвета на запястье вместе с россыпью веснушек.
Мои глаза наполнились слезами.
– Вы его нашли.
Агент Томас покачала головой.
– Это фотография руки подозреваемого, хозяина дома, человека, который застрелился.
– Нет, – возразила я, качая головой.
Она оглянулась на мою маму, что, очевидно, было сигналом. Мама подошла ко мне.
– Это неправильно, – сказала я им. – Я не сдамся. Как только выйду отсюда, поищу Мейсона.
– А пока тебе нужно отдохнуть, – сказала мама, нажимая кнопку вызова медсестры. Пора еще немного накачать меня лекарствами.
Тогда
57
Следующие несколько недель я провела в отделении психического здоровья, где встретила несколько терапевтов разного возраста на разных этапах их карьеры. Но говорили они все об одном и том же: я через многое прошла. Разум удивительным образом приспосабливается, когда надо преодолеть трудности; он разделяет правду на части, пока мы не будем готовы ее принять. Нормально сердиться, если гнев направлен на должного человека. Как только я переадресовывала его куда-нибудь еще – на полицию, на себя, на моих родителей, на Шелли, – терапевт начинал писать.
Скоро войдет медсестра.
Мне дадут больше лекарств.
К сроку моего пребывания здесь добавится еще один день.
Однажды утром, после группового занятия, в мою комнату вошла еще один терапевт. Она была моложе остальных, поэтому я подумала, что стоит дать ей шанс. Девушка носила красные туфли вместо сестринских тапочек и, вероятно, жила в своем собственном ритме. Она принесла мне бутылочку фиолетового лака для ногтей – явно хорошо подготовилась. И поэтому, когда терапевт спросила меня о Мейсоне, я сказала ей правду:
– Я очень, очень по нему скучаю.
– Чего тебе больше всего не хватает?
– Того, как я себя с ним чувствовала – будто все в моем мире могло идти наперекосяк, но он заставлял меня верить в себя.
– Похоже, между вами действительно была связь.
Я схватила подушку и прижала к себе, чувствуя облегчение: казалось, девушка верила, что Мейсон существует. Не все терапевты разделяли эту позицию.
– Ты бы сказала, что любишь его? – Она придвинулась ближе, царапнув ножками стула о пол. – Я спрашиваю, потому что иногда мы стараемся защитить тех, кого любим.
– Я определенно его не защитила.
– Ты его любила? – снова спросила она.
Любила ли?
– Не знаю. Я не уверена. – Уверена ли? Думаю, да.
– У вас когда-нибудь были физические отношения?
– На самом деле мы не виделись. Только говорили через стену.
– Но в твоем досье написано, что вы соприкасались.
– Руками, – пояснила я. – Мы держались за руки.
– Ты уверена, что это все? – Она пристально посмотрела на меня, ловя импульс каждой мышцы на моем лице. – Я спрашиваю только потому, что физический контакт имеет тенденцию запечатлеваться в мозгу, усиливая эмоции, которые мы испытываем в данный момент. Эксперты говорят, у женщин эта склонность еще более выражена, что объясняет, почему некоторые девушки особенно привязываются к партнеру после физической близости.
– Мы держались за руки, – повторила я.
Она продолжала изучать меня, ее глаза сузились в щелочки, как будто я была бактериями в чашке Петри, которые собирались во что-то мутировать.
– Ты когда-нибудь переживала физическую близость?
