– Сделать тебе что-нибудь еще? – спрашивала мама, заметив мою нетронутую еду.
Я всегда отвечала одинаково:
– Я не очень голодна.
– Но ты так сильно похудела.
– Я отнесу тарелку к себе в комнату.
Так начался ритуал ношения подносов с едой вверх и вниз по лестнице, что было не столь ужасно, как может показаться, ведь, по крайней мере, это дало мне повод говорить, будто мне нужен стол в моей комнате.
Сидя за оконной занавеской, я сжималась в клубок, мечтая об отверстии, куда можно было бы просунуть руку. Прижавшись лбом к ковру, я мысленно считала ворсинки – до тех пор, пока комната не переставала вращаться и у меня наконец не получалось выровнять дыхание.
Я закрывала глаза, представляя баннер «Добро пожаловать домой», и прокручивала в голове нарезку из голосов:
– Это те крики, которые ты слышала в плену? Ты абсолютно уверена? Так вот, это звуковая дорожка. Диск продается в магазинах на Хэллоуин.
– Я испекла торт в честь твоего возвращения, Джейн!
– Все очень рады видеть тебя, Джейн. Ты вернешься в школу?
– Иногда преступник подделывает татуировку, шрам или какую-то другую отличительную черту.
– По крайней мере, ты вернулась к выпускному балу, да? Вдобавок тебе удалось пропустить промежуточные экзамены.
– Ого! Что случилось с твоей рукой?
– Добро пожаловать домой, Джейн!
Добро пожаловать.
Домой.
Вернувшись сюда, в первую ночь я попыталась заснуть в своей постели, но там было недостаточно безопасно. Не с окнами. Я закрыла обе задвижки и опустила шторы. Еще я заперла дверь, хотя знала, как легко ее взломать. Я пробовала в детстве – просто посмотреть, смогу ли, – ножом для масла и заколкой для волос. Оба способа сработали.
Итак, я лежала в кровати, смотрела на ручку, ожидая, что она вот-вот повернется, и видела полоску ночного неба в окне, сбоку – ту часть, которую не закрывала штора.
Я встала и отнесла подушку и одеяло в шкаф. Растянулась на полу среди туфель и свитеров, оставив пятнадцатисантиметровый просвет в раздвижной двери, чтобы выглядывать наружу.
Наконец я задремала. Но когда несколько часов спустя проснулась, мама сидела на моей кровати и слезы текли по ее лицу. Сначала я подумала, она просто рада, что дочь вернулась домой.
Я села и открыла дверь пошире, собираясь рассказать ей о своем сне – о том, что мне каким-то образом удалось хотя бы пару часов отдохнуть. Но мама схватилась за щеку.
– Что он с тобой сделал! – воскликнула она, качая головой, не в силах смотреть на меня – дочь, которая больше не могла спать в постели.
В пасхальное воскресенье приехали мои родственники: три бабушки и дедушка, две тети, дядя и четыре кузена. Взрослые вели себя осторожно, беседовали о прохладной погоде, поездке дяди Пита в Токио и новом кулинарном шоу, которое бы понравилось бабушке Джин. Никто из них не упомянул о моем отсутствии, что как-то даже усложняло ситуацию.
Мои двоюродные братья и сестры в основном игнорировали меня, предпочитая играть в баскетбол на улице, и я оставалась внутри с Дженни, которой только что исполнилось семь. Мы играли в джин-рамми на диване в гостиной, а взрослые наблюдали за происходящим из-за обеденного стола. Мама тихо говорила, а папа следил за тем, чтобы все стаканы были полны наливкой его собственного приготовления.
Я изо всех сил старалась сосредоточиться на своих картах, а не на гримасе тети Сьюзи или том, как дядя Пит твердил слово «ублюдок».
Ублюдок.
УБЛЮДОК.
Уб.
Лю.
Док.
Перенесемся в одну дождливую ночь, когда я никак не могла согреться. Мама пришла в мою комнату с тарелкой куриного супа. Я знала, что она хотела как лучше, но от вида супа, когда я стала помешивать бульон и на поверхность всплыли мелово-белые кусочки мяса и кубики моркови под толстым слоем куриного жира, меня стошнило прямо на коврик. Я невольно вспомнила, как заболела в плену.
Пока я помогала маме убрать беспорядок, меня продолжало мутить от запаха вареной курицы. Я представила себе кастрюлю с костями и хрящом, и желчь вновь подступила к горлу. Я сплюнула в запасную миску, которую принесла мама, и уверилась, что это остатки куриного супа, который я ела в неволе, что они каким-то образом продержались в моем теле все эти недели.
– Иди ложись, – сказала мама.
Я послушно свернулась калачиком на кровати.
Мама принесла мне теплый компресс и пододвинула стул.
– Еще что-нибудь надо? Горячий чай? Одеяло с подогревом?
– Где папа? – спросила я.
– Работает.
– Он всегда работает. – Я прижала к себе еще одну подушку.
– Знаю. – Мама вздохнула. – Но, после того как ты пропала без вести, только работа его и поддерживала.
– А до того, как я пропала?
– Раньше он всегда пытался проявить себя.
– В банке, где уже проработал несколько лет?
Мама посмотрела на меня, как на привидение, которым я, пожалуй, и была.
– Твой отец уже больше трех лет не работает в банке. Он занимается рекламой.
Рекламой?
Что случилось с оформлением ипотечных и автокредитов?
– Он в «Лэнгстон Янг»… – сказала мама. – Изначально именно смена карьеры подтолкнула его так много работать. Он не хотел, чтобы новые боссы решили, будто совершили ошибку, наняв кого-то с банковским образованием, а не с чем-то вроде маркетинга или продаж.
Почему я не знала? Мне никто никогда не говорил? Или я был настолько увлечена собой, ДТКМП, что не слушала?
Мама встала, прежде чем я успела спросить что-то еще. Она уложила меня и выключила свет.
Когда я проснулась (дни или недели спустя), был выпускной вечер старших классов. Шелли спросила, не хочу ли я пойти, мол, собирается большая группа и все будут в ярко-красном. Я отказалась, предпочтя подоконник в своей комнате. Я торчала на этом насесте, глядя на улицу и представляя, что Мейсон подъедет к тротуару и удивит меня сборником стихов и планами устроить пикник на пляже.
– Джейн? – Мама постучала в дверь моей спальни.
Я отвернулась от окна.
– Только что звонила Шелли. Они с ребятами арендовали лимузин. Все пройдет в Отеле, прямо на воде. Они были бы рады подъехать сюда и забрать тебя.
– У меня нет билета.
– Шелли сказала, у нее есть запасной. Она в комитете по планированию выпускного бала.
С каких это пор?
– Нет, спасибо. – Я повернулась к окну.
Мой сосед в смокинге и его нарядная девушка позировали на лужайке.
