ДОКТОР УАЙТ: Ты держишь бутылку. Иди и сядь обратно. Я спрашивала, помогли ли упражнения против панических атак.
Я: Визуализация – да. Когда становится легче дышать, я иду в шкаф. Это тоже помогает. Мне там удобно.
ДОКТОР УАЙТ: В шкафу?
Я: Это настолько необычно?
ДОКТОР УАЙТ: Просто люди, пережившие заключение, часто жалуются на симптомы клаустрофобии. У тебя когда-нибудь случались панические атаки в шкафу?
Я: Нет. Говорю же, там мне спокойнее… там я спрятана.
ДОКТОР УАЙТ: Ясно.
Я: Так это неправильно?
ДОКТОР УАЙТ: Все-таки возьми кубик.
Я: Где они?
ДОКТОР УАЙТ: Кубики? Целая корзина стоит за… Джейн?
Я: Где они?
ДОКТОР УАЙТ: Что – где? Джейн, что ты ищешь?
Я: Почему тут пахнет восковыми свечами?
ДОКТОР УАЙТ: Джейн, пожалуйста, займи свое место.
Я: Я точно знаю. Я их чую. Это же восковые свечи, да?
ДОКТОР УАЙТ: Джейн…
Я: Где вы их взяли?
ДОКТОР УАЙТ: Дело же не в свечах, так? Пожалуйста, сядь. Давай поговорим о том, что тебя тревожит.
Я: Как насчет гребаных свечей?
ДОКТОР УАЙТ: Хочешь, чтобы я их выкинула?
Я: Не трудитесь. Я ухожу.
ДОКТОР УАЙТ: Но сеанс еще не закончен. Джейн…
Выхожу из кабинета. Мама перестает вязать и роняет спицы на колени.
– Что случилось? – спрашивает она. – Едва двадцать минут прошло.
– Джейн? – снова зовет доктор Уайт.
– С меня хватит, – говорю маме, отказываясь оглянуться.
– Не глупи. У тебя еще полчаса. – Мама возвращается к вязанию: по ее мнению, она жестока из милосердия.
– Я хочу уйти сейчас, – заверяю я.
– Нет, – настаивает мама. Тук-тук-тук. – Мы договорились. Ты обещала. Мне пришлось передвинуть два занятия ради этого сеанса.
– Все в порядке, – до тошноты спокойно говорит доктор Уайт.
– Нет. – Пальцы мамы мелькают быстрее, словно вязание все исправит.
– Давайте на выбор, – предлагает доктор Уайт. – Можем попытаться еще раз сейчас или перенесем сеанс на другой день.
– Нет, – рявкает мама, отвечая за меня. – Давайте будем вести себя как взрослые и придерживаться расписания.
Накид.
Петля.
Протяжка.
Еще раз.
– Я даю тебе выбор, Джейн, – говорит доктор Уайт. – Что ты скажешь?
– Я ухожу, – отвечаю уже на ходу.
– Джейн… нет! – кричит мама.
Но уже поздно. Ей еще выпутываться из пряжи, а мне ужасно хочется бежать. Я иду к выходу, спускаюсь на два пролета, миную вестибюль и выхожу на улицу, где воздух не такой душный и не пахнет сотами.
Пробегаю пять кварталов, оглядываясь по сторонам, подпрыгиваю от рева пожарной машины и хлопнувшей дверцы. Девушка переходит улицу и что-то кричит в мою сторону. Я замираю, думая, что она мне, но потом ее лицо озаряется, когда женщина с голубыми косами машет ей в ответ.
Продолжаю двигаться вперед, пробегаю через Парк Без Названия и оказываюсь перед Очень Известным Отелем. Здесь я ловлю такси и забираюсь на заднее сиденье, осторожно закрывая дверь: не нужно громких звуков.
Блокирую замок и стараюсь выровнять дыхание. Почему я не захватила телефон? Почему у меня нет с собой ничего острого?
– Куда едем? – спрашивает водитель. Он сильно в годах, ему не меньше семидесяти. Выглядит довольно безобидно, но, если придется, постоять за себя смогу.
Проверяю карманы: четырнадцать долларов.
– На час поездки хватит.
– Это не адрес.
Моя единственная цель – убежать от собственных мыслей. Не хочу больше отвечать на вопросы или нести за что-то ответственность. Хочу просто смотреть в окно на пробегающую мимо жизнь: буйство цветов, форм, всплесков красок и темноты.
Чтобы все было размыто и не требовалось принимать решения.
Чтобы отвлечься и не думать о будущем.
Чтобы оказаться так далеко от людей, чтобы точно никого не расстроить.
– А можете просто доехать до 95-й и по кольцу обратно? – спрашиваю я.
К счастью, водитель больше не произносит ни слова. Просто заводит машину и отъезжает от обочины.
Тогда
11
Монстр контролировал свет. Настенных выключателей не было. Мне приходилось по графику угадывать, какое сейчас время суток. Свет совпадал со временем приема пищи, включался непосредственно перед доставкой завтрака и выключался вскоре после ужина.
На завтрак в то первое утро похититель оставил мне вафли, йогурт и контейнер с томатным соком (но опять же без ложки). Закончив, я присела на корточки у комода и попыталась подтянуть его к себе, насколько позволяла цепь: едва ли десять сантиметров. Просунула руку в получившуюся щель и поскребла стену, надеясь оставить след ногтем.
Не сработало. Ноготь гнулся. Мне нужно было что-то поострее.
Я обшарила везде – в шкафу с едой, под кроватью, за холодильником и внутри туалета в ванной – прежде чем наконец обнаружила на своей толстовке зазубренный край молнии, там, где металл тронула ржавчина. Я использовала его как ручку и сделала свою первую отметку, обозначив День Первый, не зная, насколько точно угадала.
Сколько дней я уже пропустила?
И правда ли сейчас утро?
С тем же успехом могла быть и полночь, но без окон, с одним только флуоресцентным светом и доставкой еды я только так могла отсчитывать время.
На тринадцатой отметке я услышала мужской голос – одновременно злой и отчаянный вопль, от которого по коже побежали мурашки. Это монстр орет? Полиция наконец приехала?
Я наконец узнаю, кто меня похитил?
И что на самом деле случилось?
Я присела у лаза, и тут закричала женщина:
– Выпустите! Пожалуйста, я сделаю что угодно!
Еще один крик; девушка зашлась в истерическом смехе.
Я пихнула панель и услышала новые голоса – мужские и женские, из разных концов здания, разной степени громкости:
– Эй?
– Кто здесь?
– А ну тихо!
– Он идет?
– Я не хочу умирать. Не хочу умирать. Не хочу умирать…
– Да сдохни уже наконец!
Полиции не было. Я ошиблась. Нас держали в клетке, точно животных, но сколько здесь всего людей? Насколько большое это место? И чего мы все ждали?
