Элизабет заблудилась. Она уже забыла о трупе, о его существовании, но тоска все росла и росла. И тогда она поняла, от чего она здесь тоскует. Это пронзило ее бедное, меняющееся неземное тело, как шаровая молния. Ее осенило, что она тоскует, потому что хочет Вечной Любви, благой и верной, чистой до конца времен. Надо было присмотреться. Шепот вокруг говорил о желании счастья. Об этом шептали все — и мертвые, и живые, и трупы, и прыгуны, и дети. Их тела исчезали, превращались в шары, откуда доносился писк, ум проваливался в бездны. Черная сперма разложения текла из полуоткрытых ртов, глаза горели, как огни ада, но все твердили одно: «Мы хотим счастья!»
«Как дико все-таки», — подумала Элизабет.
И действительно, все было дико, ибо уходило в пустоту распада, в пустоту, где даже мысли о Боге становились бессмысленными и ничтожными.
Но о счастье шептали все, уходя, исчезая, унижаясь. Одна Элизабет хотела Вечной Любви. Может быть, потому что она кричала там, на Земле, во сне отдыхая от заунывно-счастливых будней и работы. Элизабет еще раз огляделась вокруг. Копошение как вид жизни продолжалось. Оргазм был, но счастья не было.
Тогда Элизабет стала всматриваться вдаль: может быть, там есть Вечная Любовь. Ибо вокруг, где все исчезало, возрождалось, выло и суматошилось, затихая, не было надежды найти что-либо похожее на то, что можно было полюбить бессмертной, чистой любовью. А когда она там кричала во сне, внутри ее воя и зародилась эта смутная идея о Вечной Любви. Почему-то именно здесь в ней все это проснулось. Но некого было любить такой любовью. И она дико всматривалась в меняющийся страшный горизонт вдали.
И вдруг увидела там Глаз, скорее, некое подобие Глаза — в огненно-красной дали.
«Там, там, там, — почудилось в ее уме. — Там все! Туда!»
И она обнаружила, что движется — туда, в незнаемое пространство. Некое затмение в уме, и вот она в пустыне. Где Глаз и его обладатель? Там, там! И по мере приближения к нему Глаз исчезал, но она увидела фигуру на горизонте. Это Он! По мере ее приближения фигура все росла и росла; да, это был человек, но он лежал на земле, на земле ада.
Элизабет приближалась, и тело непомерно быстро росло, заполняя собой горизонт. Элизабет оглянулась и увидала, что недалеко от нее, по пустыне, в том же направлении идут люди. Туда, туда, к Нему. Гигантские руки его были раскинуты по земле, и Он лежал лицом на животе. Видно было непомерно распластавшиеся уши, похожие на крылья. Он был неподвижен.
И тогда Элизабет поняла, что это гигантский труп. Она ужаснулась, но, завороженная, шла к нему, как и другие люди-полупризраки.
— Кто это? — спросила мысленно у ближайшего к ней человека.
— Наш властелин, — был ответ.
«Властелин этого края», — отозвалось в уме.
Его раскинутые руки цепко, по-мертвому, держали, словно в объятиях, эту землю.
— Любовь искала, Вечную Любовь! Нашла труп! — беззвучно прошептала Элизабет. И по мере движения к трупу она стала каменеть и останавливаться. Шаги ее становились все тяжелее и тяжелее. Она с трудом повернула голову и увидела, что почти все люди в поле ее зрения остановились и тоже стали каменеть. Другие двигались, но все медленней и медленней…
Элизабет остановилась. Вдруг стала каменеть ее еще живая, пусть из тонкой материи, утроба, ей родная утроба, которую она раньше нежила по ночам. И постепенно все стало автоматическим, даже поцелуи детей или тайный секс.
Но все-таки! У нее было в молодости живое, трепетное тело, и она могла делать с этим телом все, что она хотела. Все было в ее власти. Что же будет теперь?
Вдруг стали каменеть ее нежные щеки; затвердели, как Смерть, и постепенно она превращалась в статую, оставалось еще, правда, личико. Начиналась новая, каменная жизнь. И все существа вокруг, а их было бесчисленное множество, превращались в статуи, замирая перед раскинувшимся вдали Трупом. И последними каменели глаза. Но — о чудо! У Элизабет глаза, только одни глаза, оставались живыми. Все каменело: лицо, губы, руки, но глаза оставались прежними — непомеркнувшими. Может быть, потому что она все еще ожидала Вечной Любви. И глаза статуи, называвшей себя Элизабет, истерически блуждали, останавливаясь то на Трупе, то на окаменевших фигурах вокруг. Мгновенно она вспомнила, как в молодости (там, на Земле) любила гладить свои колени и ноги, наслаждаться своей нежной кожей, млеть в теплой ванне. Вспомнила, как она вздрагивала всем телом от малейшего внезапного звука, боясь за себя, пронзенная до последней клеточки собственным существованием. Правда, потом все это ушло, задавили заботы, хлопоты.
Труп не шевелился, но она (точнее, ее глаза) увидела, как пространство между статуей стали заполнять многочисленные существа, бывшие люди, тихие, незаметные, поникшие, небольшой, но причудливой формы. Вокруг Элизабет мелькали тела униженных чудовищ. Перед ней возникало шарообразное тело, увитое бедовой паутиной, потом — змеевидные твари, бессмысленно извивающиеся. Эта юркая жизнь непонятных людей так и увивалась вокруг неподвижных фигур, статуй, чьи очертания навевали мысль о прошлой земной форме людей. Сиреневый туман восходил к небесам. А труп, сам неподвижный, вдруг стал отдаляться, словно сама земля под ним задвигалась…
И, наконец, Элизабет увидела тень торжествующего демона этих миров. Огромная, она появилась на небе, заслоняя, затемняя выход к далеким звездам.
Вихрь пролетел по земле, и каким-то своим существом демон этого мира приблизился к Трупу. Словно холодный эротизм Люцифера коснулся тела Трупа, и он содрогнулся. Зашевелились его огромные крылья-уши. Но Труп не взлетел, только судорога ледяного наслаждения прошла по телу.
Дьявол с ликующим криком бессмертия уходил все дальше и дальше, в глубину этого неба — в кровавую бездну этой обители, даже в то небо, где оно уже начинало сливаться с нашим, безмятежно-голубым. И демон стал впитывать в себя эту человеческую кровь, превращенную в энергию ада, багровый отблеск, который озарял этот мир.
И вдруг с неба в зареве адской энергии на эту землю стали падать капли, их было совсем немного, сгустки огненной спермы Дьявола, Князя этого мира. Лед его прикосновения превратился в огонь. Юркие существа сразу превратились в свою Антитень. Элизабет же охватило безумие. Ее глаза, закованные в камень, блуждали, следя за этими огненными вспышками. Все ее существо выражало одно: вобрать в себя эту могучую огненную влагу, расплавить ею камни — одни камни, камни в ее душе, в сердце — и выйти из статуи с гортанным криком ликующей дьяволицы: демоны и высшие силы не замечают ничтожных душ.
Ее челюсти оставались неподвижными, несмотря на отчаянные усилия, она не могла разомкнуть их, чтобы налакаться, лизнуть хотя бы атом этой спермы, той странной субстанции мрака, которая дает тварям черное бессмертие. Но все было напрасным: ее челюсти были навсегда замкнутыми. А глаза все живели и живели невиданной тоской. Тоской по этому элексиру черного бессмертия, по элексиру Мрака.
Она видела, что многие статуи вокруг жаждут того же, видела, как чуть-чуть содрогаются камни их челюстей.
