Душин похохатывал.
Однажды Лиза за ужином сказала:
— Иногда люди уходят в фантазии, в мечты…
Душин пренебрежительно махнул рукой.
— Это для детей. Надо отгородиться и создать другую жизнь.
— Хорошо. Ты говоришь о другой жизни. Но любая жизнь здесь, так или иначе, пусть в некоторой степени, будет связана с этим миром. Мы и питаемся от этого мира, хотя некоторые считают, что он проклят.
— Питаться — это другое дело. Кое-что можно получать от дьявола бесплатно, — насмешливо проговорил Душин. — Но то, что ты высказала, серьезно. В этом и трудность. Но у меня есть ответ.
И в этот момент Лиза заметила непонятное, чуть-чуть зловещее сверкание в его глазах. Лиза кивнула.
И целыми днями и ночами она впадала в сладостное забвение. Забыла о муже, о Гале, а детей у нее не было. Все, что было, кануло в пропасть. Остался только Душин. Не интересовалась она, откуда у него деньги на жизнь, какая охрана у него в доме есть и зачем она нужна. Она видела сторожку в саду, огромного пса, человек где-то там, все мельком, и ничто внешне-окружающее не беспокоило ее.
«Плевать на все, лишь бы лететь в эту бесконечность», — думала она.
Но временами молчание, загадочные и обрывистые слова Душина мучили ее, бросали в дрожь. Но только на момент, и он таял потом.
…Так проходили дни. И вдруг появилось еще одно существо. Женщина — чуть-чуть помоложе Душина. То была его сестра, Вера, и он к ней относился с жутковатым, мрачным благоговением. Одета она была тоже мрачно. Она стала возникать раз в два-три дня, приходила и уезжала. Крабов прятался от нее по комнатам и углам, а Душин сразу же уходил с ней в подвал, по впечатлению — навсегда. Но часа через два-три они медленно выходили из подвала, словно огромные черные тени.
Любовь Душина и Лизы продолжалась как ни в чем не бывало, но эти провалы, посещения пугали Лизу. Она робко спрашивала Душина:
— Когда Вера опять посетит нас?
На что Душин неизменно отвечал коротко и неясно, сквозь зубы.
Запуганная его благоговением перед сестрой, Лиза решилась спросить его, почему он с ней всегда спускается в подпол. Однажды, когда они спустились, она невнятно спросила у Варвары Егоровны, зачем они там. Варвара Егоровна отшатнулась:
— По делу, Лиза, по делу… — а потом прошептала, прошипела скорее, дернувшись: — Глаз, глаз свой Вера передала брату… Глаз!
Лиза вспомнила глаза Веры с их черной пустотой и содрогнулась.
— Физически? — тупо проговорила она.
— Какая уж тут физика, дочка, — рассердилась Варвара Егоровна и обмякла.
Лиза инстинктивно поцеловала ее в щечку.
— Не лезь умом, дочка, — прошамкала старушка. — Я в своих детей, в дочку и сынка, тоже умом не лезу. Один Бог знает их отношения между собой. А ты помолчи.
Лиза женским чутьем чуяла, что отношения между братом и сестрой не носили сексуального характера. Но от этого ей становилось еще страшней.
Варвара Егоровна исчезла после своих слов, а вскоре и брат с сестрицей вылезли из подвала, как из единого нутра. Лиза не могла выносить Вериного взгляда. Черная пустота этих глаз не втягивала в себя, но от нее она просто столбенела.
Когда Вера ушла, Лиза решила сказать Душину, что ее тревожит непонятность этих посещений. Душин не рассвирепел, как боялась Лиза, напротив, он спокойно ответил, что Лиза должна относиться к его сестре и к этим посещениям как к истине. А истину не расспрашивают.
…Лизе по ночам снился взгляд Веры, исходящий из глубин ее сновидений. Но Душин сломал ее ужас. Он как-то резко утвердил:
— Лиза, все, что происходит у меня с сестрой, тебя не касается. И не касается нашей любви.
Действительно, страсть текла рекой. И Лиза забылась. Тем более что так же внезапно Вера прекратила свои посещения. Лиза удивилась, но по взгляду Душина поняла, что так надо, что все идет нормально.
Текла невиданная жизнь, и Лиза не считала дни, не знала, где она и что происходит вовне. Однажды Душин спросил, как зовут ее мужа, и она запнулась на несколько секунд. Продолжалась любовь, но продолжалась и закрытость. Душин был по-прежнему непроницаем. Ночью — Лиза слышала сквозь сновидения — приходили какие-то люди, что-то приносили, грузили и исчезали.
Но одним безоблачным утром Душин ошеломил ее:
— Лиза, ты должна вернуться домой. И там, в другой обстановке, все спокойно обдумай и реши, сможешь ли ты быть со мной навсегда. Ты скажешь: я не знаю всего, но и я всего не знаю. Мы поплывем в очень далекое путешествие вместе. Билеты нам будут не нужны. Думай и решай. Собирайся, и я скажу тебе, как дать ответ. Но ты свободна поступать, как найдешь нужным…
Тон разговора был абсолютно категоричен. Лиза не сопротивлялась, что-то пролепетала. Оглушенную этим приказом Душина, ее посадили в автомобиль и извилистыми путями привезли в Москву, к станции метро «Речной вокзал».
…Квартира ее оказалась пуста. Она включила телевизор, узнала время и день. До возвращения мужа оставалось чуть более двух недель. Мобильником по ряду причин она не пользовалась, и считалось, что она отдыхает на даче. Поэтому, вероятно, все эти дни — а сколько их было, этих дней? — домашний телефон молчал.
…Лиза машинально входила в эту жизнь. Позвонила в журнал по поводу интервью, заплатила за квартиру. Ела, мылась, заходила в магазин — все как во сне.
Наконец, заглянула в Интернет. И содрогнулась. Узнала, что Галина Медакина, жена крупного предпринимателя, погибла в Чили в автокатастрофе. Сам капиталист остался жив.
Но особенно она не задумалась — погибла так погибла. Все ее сознание было направлено на одно: возвращаться к Душину или нет. Это мучило ее по ночам, в полудреме, и тогда, когда возникала в пустоте страшная, черная пустота Вериных глаз, и даже тогда, когда мельком пробегали легкие детские сны. Тайная бесконечность манила ее к Душину, но когда она лежала в своей мягкой теплой кроватке и гладила свои нежные ноги, ничего, кроме этой неги, не хотелось. Но Душин, его лицо не покидало ее изнутри.
И вдруг она решила твердо и бесповоротно: не возвращусь. Страх победил страсть. Она дала знать об этом Душину, и он спокойно принял ее отказ.
Его тайна легко победила страсть, а может быть, и любовь.
Невозможное возможно
Психоаналитик Анатолий Дмитриевич Сухарев, сидя у себя в кабинете, матерно выругался. Озадачил его (и первый раз) его коллега по психоанализу, Сазонов Валерий Дмитриевич, с которым они вместе кончали педагогический институт, со специализацией по линии психологических наук. Впрочем, в институте они почти не пересекались.
Сам Анатолий Дмитриевич, чуть толстоватый мужчина лет 40, непьющий, считался успешным в своей сфере, порой приводя в чувство самых пещерных шизофреников. Но и Валерий Дмитриевич считался успешным тоже, порой именно шизофреников чуть-чуть облагополучивал, что рассматривалось как редкость.
