— Поздравляю. Но львы могут гораздо больше. Не нам с ними равняться… А если говорить серьёзно, Валерий, по-человечески, то у меня к тебе просьба большая.
— Могу.
— Поприсутствуй, пожалуйста, на моих сеансах психоанализа. Ты человек неглупый, может, втянешься, хотя бы с полубезразличием. Я, сынок, твоё мировоззрение не хочу и не могу менять. Бог создал человека со свободной волей. Но, может, ты потянешь это дело. Вдруг! Я тебя обучу психоанализу, дело это хлебное…
— Ладно, ладно, посмотрю. Для смеха.
Антон Геннадьевич направился к выходу из комнаты, неожиданно обернулся и сказал:
— А я тебя, сынок, зачал не как лев, а как человек, лицом к лицу с твоей матерью, без всяких извращённых позиций, как положено, благородно… Эх вы, третье тысячелетие…
И Антон Геннадьевич вышел. На этом беседа отца с сыном закончилась. Но на следующий день страсти не притихли. Правда, утром пришла Елена Викторовна, мачеха. Но, услышав, что её Антон и его сын чего-то спорят, не евши, не умывшись, сунулась к ним и заявила, что уходит в кухню готовить обед. Между тем спор между отцом и сыном продолжался, но почти в дружеском духе. Валера наконец спросил у отца, что это за «девка» появилась у деда.
— Ты ничего не знаешь, — слегка возбудился Антон Геннадьевич. — Шляешься по ночам неведомо где, а Ниночка уже у нас была, мы познакомились…
— Ничего себе. Мне по фигу, но только этого не хватало.
— Не смей так говорить о моём отце. Он тоже имеет право на личную жизнь, хоть и глубоко стар.
— Где же он эту Ниночку подцепил?
— Там, когда милостыню просил. Подошла очень интеллигентная женщина, лет около сорока, прямо какая-то неестественно добрая, словно с дореволюционных времён по своей душе, и подала ему не монетку, а пятьсот рублей. Видно было, что сама-то скромная, не денежная, а такую сумму вручила незнакомому старичку. Дед твой ошалел, и разговорились, мол, что и как. Кончилось тем, что дед пригласил её в ресторан. Там и развернулись душевно…
— Классно! — захохотал Валера. — За это всё деду прощу, надоедал он мне последнее время.
— Прекрати!
— И что?
— Любовь пошла. Ниночка давно развелась, одинока, имеет свою квартирку и где-то преподаёт… Ты не замечал даже, что отец мой не ночует у нас частенько…
В этот момент из коридора в комнату внука ворвался разъярённый дед.
— Он вообще всё, что вокруг, не замечает! — закричал Геннадий Петрович, слегка трясясь. — Он не замечает даже, что сегодня сорок дней с ухода на тот свет его двоюродной бабушки, моей любимой сестры… Ему на всё плевать!
Валера смутился.
— Да я вроде помню, дедуль, сегодня сороковой или пятидесятый день, что ли?
— Хам! Ты хоть понимаешь, что произошло?! Она у-мер-ла! — чуть не взвыл дедушка. — Ты понимаешь, что это слово значит и какие последствия?! Да или нет? Ты как к смерти относишься?
— Да никак, — сказал Валера и заржал.
Дедушка Геннадий Петрович онемел. Онемел и его сын Антон. Он же и первый заговорил:
— Кошмар! У моего сына нет ничего святого!
— А что, сказано прикольно, — вдруг возразил дед. — Надо сказать, Валера, что, если вдуматься, очень смелая и даже глубокая мысль. Обязательно расскажу Ниночке об этой концепции…
И Геннадий Петрович вышел.
— Довёл деда, — покачал головой Антон. — Он даже вашим языком заговорил, прикольно, мол. Доведёшь, он ещё свою божественную Ниночку будет гёрлфрендом называть… Прости Господи, слово-то какое омерзительное, как ползучая оккупация…
— Я таких слов не употребляю. А «прикол» — это хорошее русское слово. Деда я теперь уважаю, герой он, по существу.
— Ладно, пойдём на кухню, хоть в чём-то поможешь мачехе.
— Так и быть. Ленке помогу, она баба океистая.
— Опять за своё!
— Почему? Это слово — неологизм, такого слова в английском языке нет. Считай, оно наше.
— Во Франции использование английских слов, тем более на телевидении, запрещено… И показ нефранцузских фильмов ограничен. Вот так надо любить свой язык и свою культуру, иначе погибель…
— Да ладно… Разберёмся…
…За обедом Ленка, дама весьма учёная, очень активно поддержала идею присутствия Валеры на психоаналитических сеансах.
— Валерий, — строго сказала она. — Мы все желаем тебе счастья. А без понимания того, что такое сумасшествие, полное безумие или даже идиотизм, в современном мире не проживёшь. Это же тебе на пользу пойдёт. Выработается реалистичный взгляд на современных людей, и тебе будет легко в любой точке земного шара, куда бы тебя ни занесла судьба…
Валера, однако, возразил:
— Да по фигу мне весь этот земной шар. Да провались он, хоть бы квадратом стал поскорей… Но отцу я дал слово, что буду присутствовать и даже вникать. А то он меня последнее время только паразитом и называет. А я между тем подрабатываю, всё-таки не просто так…
И, быстро откушавши первое и второе, Валера убежал ловить кайф. Елена Викторовна посмотрела почему-то в окно и заметила:
— Антон, ты всё-таки не переборщи со своим фрейдизмом на этих сеансах, а то получится, что сынок мечтал переспать с матерью, дочка отдаётся папаше и тому подобный бред — главное в жизни…
Антон обиделся.
— Должен возразить, современный психоанализ далеко ушёл от фрейдизма с его дешёвкой… Это уже не фрейдизм, а сложное исследование личности во всех её параметрах, не только в сексуальном. Главное там другое…
В дверь позвонили, и вошла Ниночка. Дед бросился ей навстречу и усадил за стол. Антон смутился, но не подал виду. Елене Викторовне Ниночка не очень понравилась. «Слишком уж возвышенная какая-то, не по времени нашему и не по летам её, подумала она, пора бы ей привыкнуть к тому, что эта жизнь — абсурд. Нина, она действительно влюблена в деда, чует моё женское сердце. Ну что ж, очередной абсурд, и только…»
…Психоаналитическое облучение началось на следующее утро и продолжалось несколько дней подряд, по два-три сеанса в день. Договорились, что Валера будет присутствовать хотя бы на одном сеансе в день.
— В конце концов, «облучение» рентгеном психоанализа будет происходить в нашей квартире, — подбадривал отец сыночка. — В домашней обстановке, тебе меньше напряга. Я скажу, что ты мой ученик, — убеждал Антон своего пофигиста, — но от тебя ничего не требуется — сиди в углу и молчи, вникай только.
И Валера стал вникать. Первым в его опыте был человек, считавший, что он на самом деле слон. Дело было так. Только Валера присел в углу, как вошёл старичок, представившийся Журжаевым Николай Николаевичем. Антон встретил его с большой любезностью, но успел подмигнуть сыну. Антон так распорядился, что Валера должен был присутствовать только на сеансах с новыми пациентами, чтобы было понятнее. Старичок скромно сел в кресло и начал:
