— Они в дежурной комнате, молятся Понятному. Я обязан так поступать. Идемте.
Спотыкаясь, все трое спустились в подвал. Веяло сыростью, крысами и еле слышными стонами. «Как хочется жить», — подумала Танира. Дверь в комнату со скрипом, с проклятьями отперлась. У Валентина съежилось сердце. Юля тихо сидела на скамейке в совсем черном платье, недвижна. «Боже, — молнией прошло в его уме, — это же моя соотечественница, моя сестра, в сущности, пусть она из начала XX века, но она дышала одним воздухом с Блоком, Есениным и моим дедом, в конце концов».
Неуверенно, пошатываясь, он подошел к Юле.
— Был приказ о том, чтобы вы делали с ней, что хотите, — обратился толстый начальник к Танире. — Берите ее, насилуйте, душите, спасайте, выводите гулять, что хотите, мое дело — сторона, — закончил он и вышел, кряхтя и похрюкивая.
Когда дверь захлопнулась, Валентин прошептал:
— Мы пришли, чтобы помочь тебе, Юля. Что ты хочешь?
Юля смотрела на них — со странным спокойствием. Никакого безумия не было в ее глазах.
— Садитесь со мной рядом, Валентин, — сказала она. — Вы с одной стороны, а Танира — с другой. Я ведь помню вас, Танира, вы часто приезжали к нам.
«Где же ее безумие? — подумал Валентин. — Она никогда не говорила так нормально».
— Мы хотим взять вас обратно, туда, где вы жили, — произнесла Танира.
— Никогда. Ни в коем случае, — резко ответила Юля.
— Почему? Тогда живи с нами, в городе! — чуть не вскрикнул Валентин.
— Нет, нет и нет.
— Что, что ты хочешь? Где тебе хорошо?!
— Среди несуществующих. Я хочу жить только среди них, чтобы не существовать, Валентин.
Она смотрела на Валентина тихо и прямо, в глазах ее не было ни печали, ни экстаза, ни ужаса. Один покой.
— Я хочу убить свою душу… Да, да… В ней много страдания, и она мне не нужна. Мне нужно только отсутствие. Я не могу жить больше ни в каких мирах, ни в аду, ни в раю.
И Танира, и Валентин знали, что ее нашли среди несуществующих, но ясность ее слов ошеломила их. Валентин притих. Не слезы душили его, а смерть. Он не знал, чем помочь Юлии. В ее словах была абсолютная безвозвратная уверенность в том, что душа должна умереть. Навсегда.
В камере словно все замерло. Только тикали огромные часы на стене — единственное, что было в камере, кроме скамьи.
— Валентин, не надо плакать и жалеть меня. Все кончено.
Она увидела слезы в глазах Таниры.
— Не плачьте. Мне будет хорошо не существовать.
— Но… но… Юлия, — встрепенулся Валентин, — но давайте сначала поедем к нам. Я живу с Танирой. Отдохнете там.
Он старался придать своему голосу обыденные интонации, как будто ничего не случилось.
Но Танира не выдержала:
— Юля, ведь с несуществующими, как мы знаем, происходят странные вещи… Они действительно исчезают… Куда? Неизвестно. Никто их не убивает, их боятся убивать. Но они сами постепенно исчезают, медленно, один за другим… Мы не знаем, что с ними происходит и куда они исчезают…
— Я была среди них это время. И я догадывалась об этом в молчании. Может быть… Тем лучше.
— Тем лучше?!
— Я хочу убить свою душу. Только они знают, как это сделать. С меня хватит. — Юля посмотрела на Валентина. — Не только из-за страдания, пусть невыносимого. Нет, нет и нет. Я познала, почувствовала, что есть то, что больше и страшнее страдания. Это некое знание, и с ним жить невозможно. Ни здесь, ни в любых других мирах.
— Это опасное знание, Юлия, — молниеносно ответил Валентин. — Его надо уничтожить.
Юля ничего не ответила.
— Пойдем к нам, — растерянно проговорила Танира.
— Хорошо, я пойду. Переночую. Но под честное слово, что вы отпустите меня к несуществующим навсегда.
Валентин и Танира согласились, втайне надеясь на что-нибудь смутное.
Юля опять стала покорной, и они, отметившись у толстого начальника, поехали домой. Вагилид и Иллион отсутствовали, появятся, сказали, через четыре дня.
Но сквозь покорность Юлии просматривалась абсолютная непроницаемость.
Валентин понял, что убедить ее в чем-то ином невозможно.
Поужинали при полном молчании Юлии. Молчании не безумном, но осознанном.
Рано утром Валентин и Танира отпустили Юлию. Она, не колеблясь, пошла по улице в сторону. Но потом вдруг оглянулась, увидела Таниру и Валентина, глядящих ей вслед, и остановилась.
— Прощай, Валентин! — крикнула она. — Прощай, Россия.
И ушла к несуществующим.
Валентин вернулся домой, к Танире, подавленный. Танира быстрее пришла в себя.
— Послушай, Таниронька, — проговорил Валентин, — что же это у вас все население Ауфири такое: то несуществующие, то одичавшие, то чертоискатели, то лошадники? Есть все-таки у вас нормальные люди, которые спят, едят, ходят на работу, заводят детей и потом спокойно умирают без всяких претензий?
Танира рассмеялась:
— Такие есть, и таких много. Хочешь, покажу?
— Покажешь? Как? В зоопарке?
— Нет, в обыденной жизни, у меня есть одна знакомая семья, к примеру, мы узнали ее еще во время наших скитаний. Довольно характерная для этого слоя людей семья. Съездим сейчас, хотя бы чтобы рассеять… как сказать…
— Все понятно. Поедем.
И через 20 минут они оказались на полуухоженной улочке и около аккуратного домика.
Танира позвонила. Выползли обыватели: он, мамочка и две дочки.
— Танира! — воскликнула мамочка. — Как давно вас не видно было! Заходите, Танира, со своим другом, кто он?
— Он иностранец, он не говорит по-нашему, но я могу переводить.
— Черт с ним, если он иностранец, — дружелюбно сказала мамочка. — Заходите.
Дочки повизгивали. Валентин осмотрелся: большая комната, некие цветы, портрет кого-то и кошка. На столе — как будто завтрак.
— Мы еще не ели, — заворковала мамочка, — потому что полночи слушали радио.
— И что передавали?
— Как обустраивать садик около дома и как лечиться, простите, от геморроя.
Мамочка хихикнула, и дочки покраснели.
Танира шепнула Валентину:
— Я буду тихо переводить тебе смысл.
Сели за стол.
— Как жизнь, Танира? — спросила хозяйка. — Устроилась на работу?
— Да так, подрабатываю немного.
— А друга как звать? Он кто?
— Валентин. Он, может быть, будет работать в сфере бизнеса.
— Бизнеса? Хорошо. А он случайно не из Страны деловых трупов? Там бизнес хорошо налажен, они деньги любят.
