Фурзд встал, подошел к окну. За окном — вечер, огромный город, тьма и иногда странные звуки, в основном неизвестно какого происхождения. Фурзд зевнул: «Так и должно быть».
Глава 23
Армана неслышно шла по довольно мрачным, словно тюремным коридорам главного полузамка, или просто логова Крамуна. Логово было соединено подземным тоннелем с Домами первого и второго безумия.
Она шла легкой, словно птичьей, походкой, и, по мере того как коридор все мрачнел и мрачнел, она все больше и больше улыбалась.
В руке ее был кожаный портфельчик. Наконец она остановилась около внушительной деревянной двери. Нажала кнопку, что-то пробормотала весело и дико в микрофон и вошла.
В огромной комнате ее осветил мертвенно-голубой свет, в который было погружено все пространство. Мертвенность света была страшной, она возбуждала жизненные силы, словно трупность этого света была связана с тайными жизненными соками.
В глубине зала в высоком и, видимо, удобном кресле отдыхал Крамун.
— Ты здесь, дочурка, — прошептал он.
Армана подошла к нему и прижалась на мгновение к его плечу.
— Ты у меня давно не боишься ада, — хохотнул Крамун внутри себя.
Армана повеселела и отошла в сторону.
— Говори, — сказал Крамун.
— Крэк отправился в Страну деловых трупов. За омстом. Всем необходимым он снабжен.
— Пустяки. А как доисторический человек? Привезен?
— Мы готовы его представить вам.
Крамун пошевелился:
— Любопытно. Важный штрих. Как он себя вел?
— Сначала естественно, потом неестественно.
— В чем естественность? Брыкался, орал, когда его везли? Кричал, бился? Вел себя как живые существа? Это дурацкое поведение здесь, в нашем мире? Хохотал?
Армана захохотала:
— Нет.
— Плохо. А в чем неестественность?
— Вдруг затих и замолчал. Ни слова сопротивления или обиды. Так вел себя он уже тут, в замке, в камере. Я подошла и поцеловала его.
— Дочурка, узнаю тебя! И что?
— Он молчал и был не в реакции.
— Молодец. Он мне все больше и больше нравится.
— Государь, это, конечно, не было спокойствием черта или демона.
— Естественно, Армана.
— Мое впечатление: он вышел за границы себя самого.
— Дочурка, сядь-ка рядом. Вот сюда — на этот маленький стул, около кресла. Так.
Армана села рядом и, хрупко-нежная, потусторонне-веселая, показалась птицей, сидящей рядом с демоном.
— Скажи мне, дочурка, а что ты точно имеешь в виду под словами «он вышел за пределы себя самого»? Ты знаешь разве, какой он сам, этот доисторический человек?
— Мой государь, наша империя частью своей невидима. Я могу сказать проще: он не верит в происходящее.
— Но верит ли он в то, что сам существует?
— К сожалению, в это он верит.
— Надо бы с ним поласковей. Такой, он может растерять свою суть. А нам нужна его суть, его нутро…
И Крамун хохотнул.
— Вели ввести его.
— Мне остаться?
— Пока не надо.
— Его зовут Сергей. ХХ доисторический век. Насколько я понимаю из источников — время глупцов. Но много исключений.
Сергея вели по тем же длинным, мрачно-неестественным коридорам, по которым прошла Армана. Двое угрюмоподобных часовых шли рядом.
Вдруг откуда-то возник маленький, плюгавенький человек, почти карлик. Лысая голова, подобие черного пиджака.
— Сережа, — проговорил он по-русски. — Мы идем к нашему государю, ты понял?
Это ударило Сергея по нервам, как свалившийся труп с луны. После крика и боли в его душе осталось одно — все-таки все вокруг, начиная с перемещения во времени, все, что случилось с ним, — бред, метафизическая галлюцинация, в конце концов, вселенский идиотизм. На этом он немного успокоился. Но карлик расшатал стройное здание галлюцинации. Казалось, должно было быть наоборот: карлик конца времени, говорящий по-русски, возникший, как черт из подземелья, — чем не добротная галлюцинация. Реакция же Сергея была вне логики, если это слово вообще что-нибудь значило в этом мире. Он почувствовал — да, это Достоевский, то есть реальность все же фантастичнее даже самого глобального бреда.
Как тогда жить с такой реальностью? Карлик шел рядом и даже подбадривал Сергея:
— Ты, Сережа, не унывай. Знаешь, конец времен — дело житейское. Ты только прислушивайся к нашему государю.
Часовые шли безучастно, Сергею казалось, что русский язык карлика безупречен, и это добивало его. Но потом он уловил в его речи странность.
— Меня убьют? — тупо спросил он карлика.
Карлик залился женоподобным истерическим смехом.
— Серега, — вымолвил он, окончив, — если бы вас хотели убить, давно бы убили. Вам предстоит нечто более серьезное.
Наконец, массивная дверь, звонок, какие-то звуки. Они вошли.
Сергей, как только увидел Крамуна, его сияющее мраком лицо, нелепые зубы, блеск глаз, сразу поверил в галлюцинативность происходящего и даже в галлюцинативность мира в целом. Ему стало легче.
Расселись по местам: охрана, карлик и он, Сергей Томилин.
«Карлик, видимо, переводчик», — равнодушно подумал Сергей.
— Наш друг из далекого прошлого, — без обиняков начал Крамун, — вы нам нужны.
— Зачем? — безразлично спросил Томилин.
Крамун нежно прикрыл глаза.
— Я вас разочарую, Сережа, — сказал он. — Все, что с вами произошло, — реальность. И не думайте, пожалуйста, что мир — не что иное, как сумасшедший дом.
Сергей вздрогнул и почувствовал, что словно холодное жало вошло в его душу.
— А теперь нужно приступить к делу, — осторожно проговорил Крамун.
Карлик, когда переводил эти слова, взвизгнул (кстати, его звали Нон).
— Далекий дружок, — начал Крамун. — Прежде всего втисните в память, что мы вас не будем четвертовать, резать голову, сжигать, пытать, просто убивать… Это у нас припасено для людей другого типа. Более того, после эксперимента вас отправят домой, не в Россию, конечно, а в ваш лагерь. Обратно.
Сережа поник:
— Эксперимент, — прошептал он. — Знаем мы эти эксперименты.
Крамун опять пришел в веселое расположение духа, что смотрелось дико посреди всеобщей его мрачности.
— Про эти эксперименты, дорогой, вы ничего не знаете. Уверяю вас, — со смешком подтвердил Крамун. — В доисторическое время люди еще не созрели для таких явлений. К тому же дело-то пустяковое: от вас требуется всего лишь дружеское поведение. Только и всего.
