— Я не по себе плачу, — медленно проговорил Валентин.
— Послушай, как сейчас в России? — с внезапной тревогой спросил Сергей.
— Плохо. И в России, и в мире. А ХХI век идет и идет.
— Я так и думал.
— Потом расскажу.
Сергей встал и сел на кровать в ногах у Валентина.
— Сергей, а зачем они тебя вызывали? Что они с тобой сделали? Что они хотят от нас?
Лицо Сергея еле виднелось во тьме, и вся его фигура словно была поражена тьмой этого мира.
— Что сделали? Взяли кровь, и только, но я держусь. Хоть бы скорей убили или съели нас. Освободиться бы от тела и уйти из проклятого мира… Останется душа и тонкое, энергетическое, невидимое физически тело, и вот тогда мы узнаем, куда попадем… Тогда мы узнаем, куда попадем… Тогда будет надежда, и не только…
— Ты думаешь, они хотят нас убить, как-то использовать физическое тело?
— Нет… Они бы давно все это сделали… Я — интуит, и кажется мне, что они не откармливают нас для своих лабораторий, если они у них есть. Мне видится, что мы нужны для какой-то иной, тайной цели. Даже Вагилид не может понять, для какой… Он — единственный здесь друг нам. Особенно не верю никаким объяснениям. Вагилиду верю, но наполовину.
— А во что верить? — тихо-тихо спросил Валентин, точно их разговор подслушивали тысячи демонов.
— В Бога, конечно, и в реальность фантастического мира. Если вдруг я увижу здесь, в теле, живой сгоревшую при пожаре мою мать — я не удивлюсь. И не надо никаких объяснений.
— Сережа, спой мне что-нибудь, — попросил вдруг Валентин. — Ты так пел, возвращаясь.
— Валя, ты не ребенок… Но и я чуть не сошел с ума, когда попал сюда. Но мне никто не пел. Но надеюсь, мы рано или поздно услышим райское пение.
— А я хочу русское, а не райское.
— Да если петь здесь наши песни, сердце и все существование перевернется вверх дном. Хотя я пробовал.
— И какой результат?
— Я один раз перед местными ни с того ни с сего запел. Убежали, как молнии. Не место здесь песням.
Поговорив еще немного, Сергей и Валентин, как-то успокоившись, все-таки заснули.
Проснулись поздно, когда в дверь постучались. На пороге стояла Полина Васильевна.
— Как почивали, дорогие? Мы уже помолились, позавтракали.
Сергей повел Уварова на задворки, где было что-то похожее на умывальник. Валентина поразила белая курица, выскочившая с кудахтаньем из-за бревна.
«Абсолютно как наша курица. Не отличишь. Значит, они совсем не изменились», — подумал он, сопровождая курицу пристальным взглядом. Сергей все понял и усмехнулся.
— Такая же, но не совсем. Абсолютно не изменились крылья. Им и конец света нипочем.
Довольно плотно позавтракали.
— Это мы называем сыром, — объяснила Полина Васильевна про невзрачную серую массу.
— Голод не тетка, матушка, — ответил Сергей. — Съешь даже пищу конца мира, была б хоть немного съедобна…
Не успели выйти из-за стола, как раздались отдаленные свирепые звуки.
— Это повелитель к нам едет, — немного умильно сказала Дашенька, дочка.
— Какой еще повелитель, Сергей? — встрепенулся Уваров и увидел, что старики побелели.
— Ничего страшного, — успокоил Уварова Сергей. — Едет главный начальник этой страны. Вагилид объяснил нам, что его надо называть Правитель, но это сам черт не разберет.
— Неприятно все-таки, — сморщился Потапов. — Он приезжает к нам иногда осматривать нас. Никакого зла он нам не сделал пока…
Валентин так и ахнул. «Начинается», — подумал он.
На дворе уже стояло огромное чудовище, внешне мало похожее на автомобиль. Стражники роботообразно вывели всех пятерых пришельцев во двор и поставили в один ряд. В середине — Иван Алексеевич Потапов, а с правого боку от него — Потапова и Валентин. Сергея же поставили с левого боку, а потом Дашу. Сзади — крупно вооруженные стражники. Оружие непонятно-неприятного вида, и к тому же устрашающее.
Повелителя (так уже называли его Потаповы) вынесли из автомобиля в кресле. Кресло было простенькое, что подчеркивало величие Правителя. Кресло почетно поставили перед нашими новоселами на вполне гармоничном для общения расстоянии. Четыре стражника, двое сбоку и двое позади, застыли как изваяния у кресла.
Валентин внешне тупо повиновался во всем, подобно остальным, но повиновение в основном выражалось в молчании. Молчали новоселы, молчали стражники, молчал и Повелитель, худой старик с лицом, похожим на отрешенное чучело. Повелитель тем не менее пристально вглядывался в своих арестованных пришельцев. Взгляд его не отрывался от их лиц, и внезапно Повелитель заплакал. Он плакал беззвучно, минут пять-шесть. Стражники не шелохнулись. Потом дал знак, кресло почтительно внесли в автомобиль, и тут же машина стремительно двинулась и скрылась. Пришельцы так и застыли на месте до тех пор, пока странный звук от автомобиля, похожий на крик птицы, не затих окончательно.
— Что это такое?! — вскрикнул наконец Валентин.
— Всегда так, — ответил Иван Алексеевич. — Он приезжает, смотрит на нас и плачет. Потом уезжает, ни одного слова, ничего больше.
— Никакого знака вообще, — пробормотал Сергей.
— Ну и Господь с ним, — прошептала, замешкавшись, Полина Васильевна. — Уехал, и слава Богу. Одному Творцу только известно, кто он такой. А мы люди простые. Не убили, и ладно.
* * *
…Чтобы скрасить существование, собрались все вместе в маленькой комнатушке, Бог знает на что рассчитанной.
Дашенька села у окошечка, как бывало в России, и окончательно задумалась. Она смирилась, слушаясь родителей, но ее еще детское сердце не признавало ада. Смотрела она вдаль, но и там не было ни России, ни царя-батюшки.
— Расскажите, не боясь правды-матки, Валентин, что случилось с Россией? Сергей говорит, что была революция и царя свергли. Неужто? — спросил тихо Потапов.
— Уж извини, Сережа, — вмешалась Полина Васильевна, — но никогда этому не поверю. Не могу поверить, и все. Чтоб свергнуть, свершить насилие над помазанником Божьим, который перед Богом и всем христианским миром отвечает за страну и правит ею? Не поверю. Какими же надо быть злодеями, чтоб нарушить то, что сам Бог установил.
Сергей осторожно шепнул Уварову:
— Только про расстрел не говори, ради Бога… Не добивай предков наших дорогих, жизнь нам давших.
— Что вы там шепчете, Сергей, пользуясь тем, что мы глуховаты малость? — пробурчал Иван Алексеевич.
Валентин был поставлен в тупик. Он мямлил, дергался и все ссылался на то, что XX век нашим драгоценным прабабушкам распознать трудно.
— Говорите прямо. Как будто вы перед самим Суворовым стоите, — рассердился наконец Иван Алексеевич.
