Первый совместный обед затянулся на два с половиной часа.
Армана опять удивила Сергея. Она с бесконечно милой улыбкой завела разговор на богословские темы. Сергей не мог не радоваться, глядя на нее. Сердце его начало оттаивать. В то же время тревога не могла покинуть его. Мельком он бросал изучающие взгляды на Арману. Приятное, вполне европейское, нежное женское лицо и глаза, излучающие успокоение. Правда, иногда взгляд ее вдруг становился неестественно тяжелым, словно в ее глаза положили камни. Сергея это настораживало, но не больше.
Нон же сидел смирно как школьник. И не взвизгивал более.
— Ну, вы довольны? — под конец обильного обеда с «бюво» спросила Армана. — С божьей помощью вы сюда к нам попали, с божьей помощью и выйдете, — добавила она с еле заметной усмешкой. Сергея передернуло:
— Вы что, хотите сделать из меня богоборца?
Армана весело, без сарказма рассмеялась.
— Сережа, Сережа, побойтесь Демиурга… Какой из вас богоборец? Я и то не могу похвалиться этим званием. А кстати, богоборцы ваших времен были просто обыкновенные невежды…
Сергей отпил «бюво».
— Поразительно, мы тут наслышаны, что у вас религия и материализм запрещены, их попросту нет…
Армана встала:
— Это для черни. Простой или высокопоставленный, все равно: кому надо, тот знает все, — сухо ответила она.
…Обеды продолжались. Но чем больше Сергей обедал, тем ему становилось хуже и хуже, несмотря на богословские диспуты и милосердие Арманы. Но взгляд ее порой тяжелел все больше и больше. И вскоре произошел перелом. Им овладел ужас.
Он понял, что за ним наблюдают. Как наблюдают и откуда — он не отдавал себе отчета. Но он чувствовал чье-то присутствие. Тихое, затаенное, но до кошмара враждебное. Это была леденящая, напряженная и непрерываемая враждебность, скорее даже ненависть. Но ненависть не личная, а какая-то тяжелая, абстрактная ненависть к нему за то, что он такой, какой он есть.
Точно кто-то тяжелой стопой раздавил само его существование. И здесь и там, по ту сторону этой жизни.
Вероятно, записывались его беседы с Арманой. Но главное — присутствие, незримое почти присутствие — как будто за стеной кто-то стоит и видит тебя. И комната, где он спит, наполнена его дыханием, его присутствием. За ним наблюдают, где бы он ни находился. Как только он стал ощущать это, Армана исчезла. Появлялась только прислуга и карлик, но он молчал.
Сергей отчаянно молился. Тогда немного отходила смертельная тяжесть от души. Но присутствие продолжалось.
Он просил карлика вызвать Арману, тот в конце концов ответил, что она скоро придет.
Ночи в Ауфири и сами по себе тяжкие для жизни, и эта ночь была такая же. Ночь как ночь. Но внезапно Сергей почувствовал, что открывается дверь. Или он забыл запереть ее, или ее кто-то открыл своим путем. Скорее последнее. Но это было неважно. В комнату кто-то медленно, бесповоротно входил, и это был тот, который наблюдал. Сергей почуял это по биению в своей душе. Возможно, входили еще двое. Да, да, не один. Это были существа земные и другие одновременно, и вместе с ними вошло то леденящее дыхание, спустившееся до реального кошмара.
Сергей потерял сознание.
Когда он очнулся и открыл глаза, было светло, и в него был уперт тяжелый взгляд Арманы. Она стояла рядом с кроватью, и с ней обычный человек, ауфирец.
Внизу беспокоился карлик.
— Ну как, дорогой друг, инфантилизм еще не покинул вас? — спросила Армана. Но вдруг лицо ее растревожилось. Она внимательно стала осматривать Сергея, его тело.
Она быстро обернулась к стоявшему рядом человеку и резко спросила:
— Как могло это случиться?
Человек всплеснул руками, но ответил уверенно:
— Есть определенные опасения. Вы же знаете, что творится в городе, но наш пришелец, кажется, защищен.
В этот момент Сергей впал в забытье. В полусне Сергей вспомнил слова Арманы: «Кому надо, знают все…»
«Но с какой целью они знают все?» — металось в его уме.
Глава 26
В городе действительно произошел перелом. Началось массовое вторжение бесов в человеческие души. Нет, вся столица, все ее жители не подвергались такому вселению. Но значительная часть — около семи тысяч человек. Для начала ужасно.
Власти не знали, что делать. Во-первых, до холодного пота опасались повторения того, что случилось с доисторическим человечеством. Тогда помог Бог. Но сейчас — кто? Понятный или Непонятный? Или сами же черти пожалеют? От Непонятного же можно ожидать только непредсказуемого — но что делать с тысячами столичных жителей?
Террап настаивал на уничтожении, но Фурзд опасался восстания.
Хуже того, некоторые военные тоже обесились.
В-третьих, оживились чертоискатели. На главную площадь вылилась их огромная истерическая демонстрация. Визги преобладали над криками. Но лозунги оказались сурово-серьезными: «Оберегать обесившихся!», «Искать скорейшего контакта с чертями!», «Союз с бесами или смерть!», «Пусть вечно живет дьяволочеловечество!», «Только дьявол спасет нас от конца мира!»
Сторонники дьяволочеловечества находились и в верхах, сам Зурдан был не против в надежде, что рано или поздно первенство в таком симбиозе будет за человечеством.
Но вот беда: вселившиеся черти были не те. Они вели себя неадекватно, на самом деле создавалось яркое впечатление, что в силу тех или иных обстоятельств эти черти сошли с ума. Вместо того чтобы подавлять людей, овладевать ими, эти бесы попросту сумасшествовали: визжали, выли, бросались друг на друга, кричали что-то совсем несусветное, грозились улететь на луну.
И в результате возникало существо с двумя личностями, с двумя головами, так сказать, и обеими этими личностями овладевало безумие. Эта напасть не миновала и милую дружную семейку, с которой Танира познакомила Валентина и которой он восхищался как образцом здравого смысла.
Началось с того, что муженек этот, целуя жену, вдруг дико завыл и стал вертеться вокруг себя, словно пытаясь укусить свой невидимый хвост. Супруга упала на пол в обморок. Когда очнулась, увидела мужа и сыночка, кусающих друг друга и подпрыгивающих. Сыночек вопил к тому же: «Я съем этот мир, я съем его!!! Сожру!!!» К тому же вопил он каким-то чужим голосом, взрослым и полубабьим.
Мамаша, решив, что у нее психоз, бросилась звонить в полицию. Но ей никто не ответил.
Мамаша решила спрятаться от самой себя. Она заперлась в клозете и стала обдумывать там, как вернее спрятаться. Но через час все три члена семьи выскочили на улицу, воя о каком-то водяном и мщении.
«Так всегда заканчиваются идиллии», — брякнул какой-то старичок, вылезший из кустов. На улице уже творилось полунемыслимое. Демонстрация шла прямо, как будто знала дорогу к идеалу, не сворачивая, грозно неся свое святое «Свобода прежде всего!». Замыкали демонстрацию две женщины с лозунгом: «Свободу демонам и чертям!» Позади шел человек с громкоговорителем, который громогласно и с пафосом озвучивал эту мысль.
