— Смелей, смелей, Эдди, — подбадривал его Фридрих. — Что вы церемонитесь тут со мной? Работайте.
— Нет, Фридрих. Я передохну. Давайте отведаем вашего мясца.
Эдди ел с каким-то добротным аппетитом, причмокивая, даже чуть-чуть похрюкивая. Фридрих ел достойно, но порой хохотал. Покушавши, они опять приступили к делу. Эдди работал еще с большей осторожностью.
— Эдди, — сказал Фридрих, — я все-таки думаю, что погода скоро изменится к лучшему.
— Я в это не верю, Фридрих. Думаю, что она недели три будет неважной.
— Может быть, вы и правы. О погоде трудно говорить заранее.
— Фридрих, я чувствую, что вам надо мясцо ваше чем-то приправить. Скажите, чем? Вы, когда ели, морщили нос…
— Это не важно. Ну, добавьте черного перцу.
— О’кей.
Еще несколько кусков мяса было брошено на сковородку.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Фридрих. Кровь его текла в тазик.
— О’кей.
Фридрих вздохнул.
— Эдди, вы работаете прекрасно. Вы не против, если я выпишу вам чек на три тысячи евро?
— Не так много, за этот элитарный труд. Но отказаться от денег — это выше человеческих сил. Даже если деньги не нужны. Спасибо!
Фридрих вынимает из кармана пиджака книжку и выписывает чек. Лицо его побелело.
— Возьмите. У меня есть счет в немецком банке.
— О’кей.
— Но вы, Эдди, сказали странно… «Когда деньги не нужны». Разве деньги бывают не нужны?
— Я оговорился.
— Хм, я не люблю бреда, Эдди.
— Это не бред, Фридрих. Я сказал, что оговорился. Давайте опять покушаем. Минуточку, сделаю вам укол…
— Валяйте.
И они принялись есть.
— Вкусно, вкусно, — приговаривал Эдди.
— Скорее жрите меня, Эдд, — чуть-чуть распустился Фридрих. — Вы ведете себя как университетский профессор.
— Ну и что? Не будем спорить, Фридрих. Как я вам говорил, все, что здесь происходит, записывается… Мы станем знаменитыми… Это наверняка пустят по всей Европе и США по телевидению и так далее.
— Это здорово, Эдди. Я всегда мечтал стать известным, чтобы обо мне говорили. Потом, правда, я позабыл об этой мечте.
Эдди откинулся на спинку кресла и проговорил:
— Хорошо быть знаменитым… Но меня могут посадить в тюрьму… Впрочем, вряд ли; я изучил юридические тонкости… У нас нет закона против каннибализма… В отличие от Англии, где каннибалов, как известно, всегда было предостаточно… Но главное состоит не в славе… Главное — нам надо завершить наше великое дело.
— Вы правы, Эдд, как вы правы! Завершить! Но вы тянете, колете меня в задницу, перевязываете; скоро я стану забинтованным трупом… Пора кончать! — вдруг рявкнул Фридрих и ударил кулаком по столу. — Говорю вам это с немецкой прямотой! Пора кончать… Мне тошно быть.
— Вам тошно быть, Фридрих? Вы хотите сказать, что из-за этого согласились, чтобы я вас съел? Мне казалось, что вы согласились на это просто так, а не из-за каких-то там мыслей.
— Эдд, вы меня стали раздражать. Конечно, не из-за этого. А зачем вам знать причину? Никакой причины нет…
Эдди внимательно посмотрел на Фридриха.
— Нет, причина есть.
— Нет, причины нет. Просто хочу, и все. Много нас таких.
— А я думаю, причина есть.
И Эдди, раздраженный, не так, как следует, резанул Фридриха по телу. Тот взвизгнул, как женщина, но потом выпучил глаза и обрадовался:
— Смелее, Эдди, смелее… Сколько вам говорить!
— Фридрих, не мешайте мне работать. Я тут не для того, чтобы убить вас, а для того, чтобы мы вдвоем вас съели. Согласно договору, который зафиксирован письменно.
Фридрих Зерц молчит. Он устал, но уколы помогают. Эдди работает в поте лица. Мясцо похрустывает на сковородке. Такое ощущение, что Фридрих впадает в обморок. Но вдруг он резко очухивается, смотрит мутным взглядом на сковородку, где поджаривается его тело, и произносит:
— Дорогой друг, это все не то…
И вдруг резко ударяет Эдди по лицу огромной своей, всей в крови ручищей. Господин Липп онемел.
— Вы дилетант, Эдди. Почему вы не жрете меня, почему я не в состоянии жрать… Эта куча мяса на сковородке — для кого? Для крыс? Мы хотели устроить эпикурейский ужин, и что?
Фридрих схватывает Эдди за нос и тянет его лицо вниз, к собственному члену.
— Я умолял вас по-человечески: начнем с моего члена, а он до сих пор висит! Вы что, издеваетесь надо мной?!
Липп опомнился и вырвал свой нос.
— Ну вы скотина, Фридрих! Не ожидал я этого от вас! Я забочусь о вашем здоровье, перевязываю, делаю уколы, чтобы вы не сдохли сразу, а имели возможность покушать со мной… Я педант и соблюдаю договоренность!
Фридрих ответил ударом кулака, как будто он был в добротной немецкой пивной, а не при акте самоканнибализма. Липп не выдержал, и началась драка. Сковородка с поджаренным мясом полетела на пол, опрокинулся лишний стул, Липп оказался на полу, а Фридрих машинообразно завыл от боли. Но он не мог долго напрягаться, и его энергия лопнула. Эдди встал и прибрал его к рукам. Фридрих был в экстраобморочном, где-то невменяемом состоянии. Но все время упорно шипел:
— Пожирайте меня, в конце концов, Эдди… Жрите меня, как свинья, решительно…
Липп запаковал Фридриха так, что он стал походить на забинтованный труп. Но одно место он оставил открытым для продолжения процесса. Стало тихо, как в могиле. Иногда только раздавалось чавканье. Это господин Липп жрал. И добросовестно, с безукоризненной честностью и порядочностью подкармливал Фридриха из ложки, всовывая ему в горло его же плоть. Заботливо платочком убирал с его губ кровь. Но тишина все нарастала и нарастала. Наконец Фридрих Зерц, как говорится, умер.
Убедившись, Эдди Липп включил негромко легкую танцевальную музыку.
Часть II. Две сестры
Глава 1
Молодая девушка лет 20 по имени Зея была довольно странным человеком, но ее странность состояла в том, что у нее не было никаких странностей, кроме одной: она не верила в собственное существование. Иными словами, она не верила в то, что она существует. Как ей это удавалось, непонятно. Дед Коля, ее полуродной дед, тайно знавший об этом ее свойстве, только разводил руками. «Понимаю, — говорил, — что иная сволочь не верит, что Бог есть, но чтоб такое выкинуть, чтоб не верить, что ты сам есть, это, знаете ли, надо уметь. Никакой мудрец древности в такой идее не разберется. А где уж мне…» И он угрюмо посматривал на свою Зею.
— Ишь, живет в XXI веке, научном, можно сказать, цифровом, а сама такая ненормальная, искушенная, — бормотал он. — Мне-то что, я по уму своему в XVI веке живу, при Иване Грозном, и мне на XXI век наплевать… А она ведь молодая, ей сексом надо заниматься, а не гордость на себя напускать… Дескать, не трогайте меня, меня нет.
