— Работайте, — шепнул он ей в ухо. — Приходите, когда полюбите. Если нужны консультации — я ваш…
Зея пришла домой разбитая, расстроенная. Не знала, как теперь понять собственное тело. Легла на кровать, задумалась. «Отец ворует, мать работает; одна я неприкаянная. Хоть стихи пиши… Пожалуй, только Галя может что-то посоветовать. Витенька не в счет, он у меня правильный, но от этого глупый».
И она с биением в сердце позвонила Гале.
— Приходи завтра в шесть, — брякнула сестрица.
Зея положила трубку и неуверенно решила: «Про всю историю рассказывать как-то не того. Сочтет ненормальной. Но о теле можно посоветоваться».
Беседа «о теле» состоялась на следующий день. Галя, как всегда, лежала на диване в халате; рядом, на столике — чашечка кофе. Зея села на стул рядом. И начала свою повесть о том, что она не любит и не понимает тело, и вообще, зачем оно.
Галя не удивилась.
— От тебя иного и нельзя ожидать, Зея, — сказала она, отпив из чашечки и положив головку свою на маленькую подушечку, нежно лежавшую на огромной пуховой подушке. На подушечке был рисунок: некая сказочная женщина гуляет по саду и держит в руках кубок, видимо, с вином.
Галя продолжала со своей подушечки:
— Я все поняла; твою просьбу, в смысле. Я знаю, что в твоем теле почему-то не возникало всяких страстей и причудливых ощущений. Но не тут собака зарыта. Это все, в конце концов, рано или поздно само возбудится.
— А мне противно, — упрямо возразила Зея.
Галя даже приподняла головку:
— Я тебе совсем о другом хочу сказать. Это хорошо, но есть опасности…
— Что такое? Опять черт знает что?
— Нет. То, что я тебе скажу, тебе надо осмыслить и только потом, так сказать, действовать. Итак, пойми следующее: твое тело — это форма твоего бытия, твое бытие. Я не говорю сейчас о душе, о сознании. Пока о теле. Опусти свое сознание в тело, как бы войди в него своим «я» — и ты увидишь, осознаешь, какое это богатство. Оно прекрасно не потому, что красиво, не потому, что оно в движении или что с помощью тела что-то совершается. Оно прекрасно внутренне, по ощущению, что это твое бытие, пусть даже оно внешне уродливо. Но это твое бытие. Все остальное — не твое. Ощущай, чувствуй это бытие каждой жилочкой своего тела, каждой клеточкой, каждым изгибом, каждым движением крови в себе, дыханием, всей нежной дрожью. И ты почувствуешь, что это целая вселенная родного, бесконечно родного бытия… И тебя охватит поток дикого счастья, нежности до утробной глубины, до последней дрожи…
Галя даже слегка взвизгнула в конце…
Зея слушала, разинув рот.
— Черт знает что, — проговорила она, опустив руки.
— Не черт знает что, а блаженство. Постоянное блаженство, потому что твое тело всегда с тобой, где бы ты ни была. Надо только научиться его осознавать по-иному, не просто как тело, а как форму твоего внутреннего, особого бытия. Ну, до тебя дошло наконец?
Зея на этот раз не сослалась на черта, а задумалась.
— Как же это сделать? — спросила после раздумия.
— Ты моя сестра, пусть и двоюродная. В тебе моя кровь. В конце концов, несколько сеансов, и все. Я научу тебя, как медитативно погружать сознание в тело… Как наполнить его неким таинственным инобытием своего «я», своего сознания…
— Я ничего не понимаю, о чем ты говоришь. Ты философичка, изучала философию, а я простой, глупый человек, как все…
— Я тебе помогу. Сейчас, я вижу, тебе противно даже касаться своего тела. А тогда любое прикосновение к нему будет вызывать бесконечное, беспорочное блаженство. Ты коснешься рукой своей нежной шеи и замрешь от блаженства, от чувства «я», ясности в своем теле… Тихое блаженство, не такое, конечно, какое может быть в самом «Я», в чистом сознании…
— Ты опять говоришь о том, что никто не может понять… Слова простые, а понять невозможно, — прервала ее Зея.
— Ладно. Хочешь, начнем сеансы? Хоть завтра.
Зея вздохнула.
— Я поняла одно, что после всего этого я смогу полюбить свое тело, особенно шею, горло. Так?
— Естественно. Ты будешь любить свое тело как некое тайное, пусть временное, сокровище.
— Опять ты говоришь о непонятном? Ты прямо скажи: полюблю или не полюблю?
— Полюбишь, еще как полюбишь… Только при чем здесь шея? Это, конечно, трогательная часть тела, но речь идет обо всем теле…
Зея замотала головой.
— Тебе этого не понять, — съязвила она.
Галя расхохоталась и нежно погладила свою шею.
— Приходи. Но тебе придется напрячься умственно. Тело — это не кусок мяса, оно одухотворено духом жизни, исходящим от нас, из наших духовных глубин…
— Я описаюсь от таких речей, — возразила Зея. — Ничего не понимаю. Но приду.
И она пришла.
С медитацией и с проникновением осознанного самобытия в тело возникли, казалось, непреодолимые трудности. Зея все время грозилась описаться и потом на сеансе один раз действительно обмочилась.
— Трусики высохнут, — обозлилась Галя. — Но с головой у тебя плохо. Медитация недоступна тебе. Ты просто, как дура, засыпаешь… И вот совершенно неадекватная реакция на мои слова… Я сейчас дам тебе мои трусики…
Галя вышла и через минуты три вернулась с трусами. Зея расплакалась.
— Ладно, не хнычь… Я тебе их дарю… Ну неужели ты, просто прикоснувшись рукой к своему телу, к коленям, груди, животу, не чувствуешь нежности, какого-то элементарного чувства… Это ж твое тело, а не черт знает что, как ты говоришь, когда речь идет о твоем теле. Так нельзя жить — принимать свое тело за «черт знает что». Я бы сошла с ума.
Зея только всхлипывала. И вдруг ее прорвало. Нет, с медитацией, как всегда, было плохо, но вдруг она почувствовала нежность к своему телу и разрыдалась.
— Теперь я чувствую, — бормотала она сквозь слезы. — Это ведь жизнь…
И она с чувством прикоснулась к своей шее и сглотнула слюну, чтобы ощутить существование своего горла.
Дальше — больше. Зея уже вовсю чувствовала удовольствие от существования своего тела, особенно горла.
— Ну, пусть хоть так, — развела руками Галя. — Вот когда будешь падать в обморок от простого факта существования себя как тела, то я скажу: это прогресс. Но метафизическая глубина этой ситуации тебе недоступна. Так что можно на этой стадии закончить. Обойдемся даже без обмороков, а то еще ушибешься, хотя душа тело в таком случае охранит…
— Я как бы рада, — ответила Зея. — Но, знаешь, в душе-то пусто. Ни туда ни сюда. Вообще-то мне, по большому счету, по-прежнему безразлично, живу я или не живу. Я раздвоилась; ну, тело как бы жалею, а себя — нет. Мне все равно.
Галя опять раздражилась слегка.
— Это совсем из другой оперы. Я и так столько потратила сил, чтоб разбудить твое тело… Но с душой я не справлюсь. Над душой только Бог хозяйствует. А я сейчас уезжаю с дружком отдохнуть чуть-чуть.
