— Мой издатель рассказал мне о вас. Очень убедительно! — Румов чуть ли не раскрыл руки для объятия, но сдержался.
Сели за столик у окна, из которого была видна тротуарная Франция.
— Я угощаю, — заявил Альфред.
Аппетит у смертолога оказался отменным. Видя, как он уписывает свинину, Румов удивился. Но, обтерев сладко-жирненькие губы салфеткой, Альфред приступил к делу.
— Дорогой Петр, для вас, конечно, не секрет, в каком маразме находится сейчас род человеческий. Но пора поставить в этом отношении точку над i.
— Что вы имеете в виду?
— У меня есть к вам предложение. — Альфред глотнул красного винца. — Я, собственно утверждая, живу в Штатах, в районе Нью-Йорка. И предлагаю вам посетить самую свободную страну в мире, чтобы заглянуть там в один уголок около Нью-Йорка.
— Что это за уголок?
— Не бойтесь. Это не сумасшедший дом. Это так называемый Дом бессмертных.
— Хамское название, однако, — заметил Петр.
Альфред захохотал:
— Не без того. Но в жизни, или, так сказать, в действительном понимании, Дом бессмертных — это закрытое, если так стоит выразиться, медицинское учреждение, больница, госпиталь, так сказать, где лечат смерть.
— Как так?
— Ну, практикуют бессмертие.
— В каком смысле?
— В самом гнусном смысле, дорогой Петр. Имеют в виду физическое бессмертие. Здесь, на земле.
Петр засмеялся.
— Наверное, там просто снимают очередной голливудский триллер.
— Если там кто-то и снимает очередной триллер, то отнюдь не люди, а черти. С того света снимают — так безопасней.
— Слушаю, слушаю, — оживился Петр. — Хорошо бы получить от них такой фильм.
— Хорошо, прекрасно. Но люди относятся к этому крайне серьезно. Идет попытка на основе новейших научных разработок продлить жизнь на неопределенно долгое время. В идеале, в будущем претендуют даже на физическое бессмертие.
— Ну-ну.
— Действительно, «ну-ну». Что это вообще — «ну-ну»? Прекрасно. В этот дом попадают по желанию обычно пожилые люди, владеющие сполна презренным металлом. Лечение смерти там стоит фантастических денег. Простым людям такое недоступно.
— Ну, понятно. Как писал великий поэт, «Кому бублик, кому — дырка от бублика, это и есть демократическая республика».
— Бублик в данном случае диковинное долголетие. Иными словами, они торгуют правом на жизнь… Меня туда пригласили для консультаций как известного смертолога — помочь преодолеть психологический барьер, заставить людей не считать себя смертными… Замечу, что этот дом — только предварительный этап. После те, которых отобрали, попадают в истинный Дом бессмертных, точнее, на корабль бессмертных. Дом ли это где-нибудь в горах или уединенно плывущий по морям корабль — не знаю. Попасть посторонним туда невозможно. Там вот и идет совершенно секретная работа, и результаты ее закрыты. Но я вас приглашаю в предварительный Дом бессмертных. Я могу это сделать для вас.
— Черт возьми, — проговорил Петр. — Все, что касается смерти и бессмертия, — любопытно, даже если это попахивает идиотизмом.
— Идиотизмом попахивает все, что делает человек, — сурово прервал его Альфред. — Я люблю вас, Петр, — и он мутно взглянул на Румова. — Мы могли бы посотрудничать в этом деле. Может быть, даже общая книга. Вы можете остановиться у меня. Две-три недельки, и мы все поймем.
— В Штатах у меня есть сводная сестра. У нас одна мать, но разные отцы. Мой отец рано умер. Таисия, моя сестра, моложе меня, ей 34 года, она в Штатах по приглашению. Она востоковед. Весьма талантлива в своей сфере. Мне есть где остановиться. И с визой проблем нет. Но все-таки мне странно, чего вы от меня хотите?..
— Будем откровенны, Петр. Как у вас говорят, дашь на дашь. Я знаю, для ваших идей и книг этот Дом бессмертных — целая находка. Золотая рыбка. Мне же от вас нужна Россия.
— Ого! Ну и размах у вас.
Мутные глаза Альфреда заблестели, но каким-то непонятным блеском.
— Я бывал в России. Много общался с русскими эмигрантами в Америке. Но саму Россию я не понял. Надеюсь, вы согласитесь познакомить меня с интеллектуальными, интересными духовно людьми в России, даже с эзотериками?
— Почему нет? Тот, кто захочет из них, — пожалуйста.
— Прекрасно. Тогда по рукам. Или по ногам — как точнее у вас говорят?
— По уму, — сухо ответил Румов. — Знаете, я вот на вас гляжу…
Альфред захохотал:
— Это слишком по-русски. «Гляжу». На Западе неприлично глядеть друг на друга, точно безумные… Ха-ха…
— Альфред, не перебивайте. Я чувствую, что мы с вами — путешественники по незнаемому. Но смысл путешествия, думаю, у нас разный…
— Ничего, ничего. В чем-то мы все же схожи…
Обед кончился сыром, вином. Решили приготовиться к отъезду.
За день до вылета Петр посетил некоего Жура, точнее, Журкина, существо, которое он знал еще по России и Латвии. «Существом» Журкин был потому, что так сам себя называл. Происхождение его было таково: в нем смешались немецкая, русская, удмуртская кровь и еще кровь какого-то маленького енисейского народа, человек в 500, не больше, наверное. Но все это было не так уж важно по сравнению с его небывалым характером и приступами истерических прорицаний, которые порой овладевали им… Как он существовал в Париже, было непонятно, но вертелся он вокруг всяких ищущих небесной истины людей, в основном русских и голландцев. Однако у них был учитель.
Журкин просил называть его Журом и никак иначе. В целом себя он считал причудливой тварью и очень этим гордился.
— Причудливых тварей мало, — говаривал он. — И я одна из них.
Молод он был еще и любил плясать. В меру образован. Петра он встретил ласково.
— Главное, Петя, чтоб твой самолет не упал. Всякое бывает. Но что бы ни случилось — жив завсегда останешься. Такая на тебе печать.
Рассказ Петра об Альфреде он выслушал с ужасом.
— Опасайся его, Петя.
— Почему?
— Почему — не знаю. Но опасайся.
…Петр дремал в самолете Париж — Нью-Йорк. Рядом, у окна, сидел Альфред, что-то углубленно читая. «Все же как-то неприятно не чувствовать земли», — поежился Румов.
Подали завтрак. Альфред выпил вино и спросил, прервав неожиданное и странно-долгое молчание:
— С английским языком у вас порядок?
— Владею свободно. Французский еле-еле.
— У меня, кроме английского, конечно, свободно французский, немецкий и ваш, русский.
— Вот и чудесно, — полюбезничал Румов и опять задремал, а затем быстро заснул.
Внезапно ему приснилось, что самолет упал, но сам он не падает. Его происходящее с самолетом совершенно не касается. Оставалось вечное сияние его чистого сознания. И он был в этом сознании во сне.
