— Читаем молитву, не смотреть им в глаза и не слушать, — повторила Полина Васильевна. — Читаем молитву Господу нашему Иисусу Христу, отдавшему земную свою жизнь во имя нашего спасения. А теперь — Царю Небесному Святому Духу, он здесь, он рядом, и просим его защиты и здесь, и везде…
— Что вы плачете, Сергей? — спросила Полина Васильевна. — Стоять надо в вере, и все. Радоваться надо, что Бог с нами, а не с ними. Вспоминайте мучеников.
— Нас не мучают, здесь иное, здесь хуже, — прошептал Сергей.
Даша сидела, закрыв глаза. Вскоре в толпе стало твориться что-то немыслимое. Сначала возник крик, похоже, какая-то речь. Потом ее перекрыл женский вопль, и тогда все разрешилось. Кто-то рвался в клетку «пришельцев», грозился, выл, рычал что-то несусветное. Большинство то грозило кулаками в сторону клетки, то внезапно прыгало из стороны в сторону, при этом нередко сшибая друг друга. Кто-то прыгал достаточно высоко и с вышины плевался. Некоторые тут же, рядом, совокуплялись, визжа и хрюкая.
Между совокупляющимися рыскали дети, злобно щипая кого попало, но особенно женщин.
К клетке подошел совершенно дикий, даже для этой публики, человек. Прильнул к решетке, пролез руками внутрь клетки и стал агрессивно выть, но так надрывно и истошно, что очнулись звери в соседних клетках и тоже стали выть так, словно они на Луне, но визг совокупляющихся, вой неприятной злобы перекрывал иногда идиотический хохот. На секунды становилось тихо, все замирало, словно готовилось к смерти.
Единственное, что запрещалось, — приносить ножи, любое оружие, камни и тому подобное, иначе от зоопарка ничего бы не осталось. Людей перед входом бдительно осматривали, даже дергали за странные места.
Тем временем Потаповы и Сергей закончили молиться. Сергей знал, что лучше не смотреть в глаза этих людей будущего — это было бы жутким, последним наказанием, ибо во многих этих глазах было столько необъяснимой ненависти такой концентрации и напряженности, что он невольно холодел всем телом.
После молитв решили покушать. Разложили нечто, что дали, и стали есть потихоньку. Это вызвало у толпы дикий хохот. Казалось, реакция, движения толпы были совершенно неадекватны.
— Что смешного в том, что мы едим? — спросила наконец Дашенька у родителей. Те только пожимали плечами.
Безобразие в толпе не утихало, принимая все более уникальные формы. Стражи порядка стояли в стороне и равнодушно позевывали.
— Сережа, ты бы нам хоть почитал прекрасные стихи. Много наизусть знаешь, сынок! — заметил Иван Алексеевич.
— Сядем поближе друг к другу, чтоб не слышно им было, а то от них всего ожидать можно. Разорвут еще клетку, — проговорила Полина Васильевна.
И Томилин стал читать вразброс Пушкина, Гумилева, Блока, Есенина… Стихи лились, и воздействие их настолько очаровало сидящих в клетке, что они позабыли, где находятся. Это было опасно.
Неожиданно Дашенька попросила:
— А вы спойте что-нибудь, Сергей.
Сергей, тронутый просьбой Даши, взял и запел, и довольно громко.
Он абсолютно не отдавал себе отчета в том, где находится. Тем более, Даша попросила. Да и старшие Потаповы оцепенели от такой песни.
— Да не пойте такую песню тут, — опомнилась Полина Васильевна. — С ума сойдешь! Душа не выдержит.
Между тем они не заметили, что это пение, эти звуки оказали странное воздействие на толпу, к которой, кстати, подсоединялся прибывающий народ. Толпа замерла, затихла, вслушиваясь, и вдруг волна нечеловеческой безумной ненависти захлестнула ее.
Люди бросались на клетку, рвались, грызли ее зубами, визжали, как будто их поджаривали.
Потапов прошептал:
— Нельзя петь! Ведь и молитву, и стихи мы читали шепотом!
Стражи порядка яростно расталкивали людей, колотя увесистыми дубинками с шипами. Главный охранник, который вез «пришельцев» сюда, подскочил наконец к клетке и жестами показал, что петь нельзя.
Ошеломленный Сергей и так прекратил пение.
— Однако какие они чуткие, — пробормотал он, обращаясь к Даше. — Такие дикие, страшные и все-таки вибрируют.
— Задело их это до крайности, — мрачно вымолвил Потапов. — Ишь как все чуют…
— Чуют, что их гибель в красоте небесной, — прошептала Даша. — Такие стихи для них яд.
— Звуки-то, интонации они чувствуют! — добавил Сергей.
— Да они и слова чуют, и душа ранена этим. Вагилид говорил, что у них в глубине психики есть некая особенность… тонкость такая, которая тут же вибрирует на все необычное, великое, но враждебное им. И тогда они впадают в ярость. Вагилид говорил мне, что поэзия здесь была запрещена, о ней давно забыли, но маленький намек на ее существование тем не менее карается.
Понемногу толпа редела. Пробежит какой-нибудь мальчуган, почешется, укусит прутья решетки — и был таков. Где-то вдали кричала большая птица…
Наконец появилось нечто новое: группа людей, не похожих на предыдущих, холеные, толстые, с глазами мертвых рыб.
«Этих ничем не проймешь, — подумал Томилин. — Читай стихи при них или молись — их ничто не коснется, ничто не сдвинется».
Люди эти молча и тупо, недвижно смотрели на «пришельцев», как в пустоту, и почему-то все время жевали. Полина Васильевна прошепчет молитву, а они жуют.
Так, в неподвижности, прошло минут 20 по старому времени.
Сергей не заметил, как они ушли. А ушли они важно и без единой эмоции.
Томилин нетерпеливо ждал конца этого представления. И вот под самый конец у решетки возникли другие. Сергей сразу узнал их по описанию Вагилида. Это были те, которые считали, что они не существуют.
Пришли они гуськом и разом стали безучастно смотреть на «пришельцев». Глаза их на худых лицах были наполнены прозрачной пустотой. Глядя в них, можно было в сущности видеть, что происходит за спиной этих «несуществующих».
Глаза эта смотрелись как коридоры, ведущие в никуда.
Люди стояли тихо и незаметно, и была это не тишина тупости, как у предыдущих, важных, а тишина полного отсутствия.
Потаповы так и застыли, на них глядючи.
Странно, что посетители, но особенно охранники, относились к ним с уважением. «Ишь, не существуют», — говорил взгляд каждого охранника, направленный на этих людей.
Даша вздохнула, несуществующих не стало.
Зашевелилась охрана, подгоняя домой посетителей. Когда опустело, как на каком-то бредовом кладбище после гулянки, открылись двери клетки, и добродушно, но с кнутом в руках охранники загнали «пришельцев» из России в машину, и вскоре, уже ночью, они вернулись к себе.
Не было никаких объяснений. Пока Потаповы и Сергей страдали в зоопарке, Валентин оставался дома один. Ему сразу стало не по себе: один, после конца света, в чужом, в сущности, доме. Кругом ничего, кроме страха. Но он постарался подавить тревогу, не мучить себя кошмаром реальности.
