…Вдруг зазвонил мобильник. Румов с отвращением взял его в руки. Прозвучал голос…
— Это Зернов, — сказал Петр. — Он хочет встретиться сейчас.
Воспоминание ушло, но внутренне осталось.
— Пусть приедет сюда через час. А час мы побудем вдвоем, — ответила Таисия. — Все равно ничто нас не разъединит. Ни Зернов, ни боги…
…Зернов Михаил Дмитриевич был ближайшим другом Румова, старше его всего на четыре года. Зернов был ученый, физик, но главным, что захватило его жизнь, оказалось христианское богословие, особенно исихазм. Его книга по исихазму считалась наилучшей для нашего времени. Он был женат, и жена его, Зоя, родила ему двух дочек.
Зернов, чуть-чуть толстоватый по комплекции, но уверенный в себе, явился через 1 час 10 минут. Он вообще отличался точностью и обязательностью.
— Что думают брат и сестра об Антихристе? — таким возгласом приветствовал он Петра и Таисию.
— Ты уже в курсе его бредового выступления? — улыбнулся Румов.
— Конечно. Но ты же мне намекнул о нем по телефону из Нью-Йорка. Потому я и здесь. К сожалению, у меня, как всегда, мало времени, но все же расскажи, что это за тип.
И Зернов уселся рядом с Румовым.
— Что будем пить?
— Рюмку водки, не более. Меня ждет ученый совет. Опиши его. У меня минут сорок, не больше.
И Румов описал. Таисия хлестко поддакивала ему. Под конец описания Румов добавил:
— Он очень хочет встретиться с тобой. Сам он весьма информирован, порой прямо деловой такой и, конечно, знает о тебе, читал…
— Ну, и Бог с ним. Надо договориться. Я не против.
— Хорошо. Я позвоню тебе, — согласился Румов.
— Его кто-нибудь приглашал к нам или сам приехал?
— Пригласили. Московское общество смертологов. Он же смертолог, в конце концов, а не кто-нибудь.
— Ах, вот как! Мне что-то кажется, что этого адепта антихристовой идеологии можно переубедить в лучшую сторону, — усмехнулся Зернов. — Он же человек, а не черт в человеческом облике, типа знаменитого черного козла.
Таисия рассмеялась.
— А ведь бывает! Говорят, есть исследование, на итальянском, правда, где известные миру исторические личности описываются как реинкарнация черта.
— Умрем и все узреем, — хохотнул Зернов. — А какое впечатление о Штатах?
— Там все ясно. Одна профессорша с нашей кафедры, где я был, уехала отдыхать. В это время неожиданно умирает ее сын, ей шлют это известие. Она ответила: на похороны приехать не могу, почему, мол, я должна прерывать свой оплаченный отдых?
— Прекрасненько, — заметил Зернов. — Но я слышал, что и дети не очень любезничают с родителями. Дай бог одна открытка в год, на Рождество, и то со стандартным текстом.
Румов предложил тост за всех смертных, а потом заключил:
— В Штатах — как всегда. Единственно главное — деньги и успех. А успех понимается как деньги. Сама по себе любая профессия ничего не значит, она значит в зависимости от того, сколько она приносит денег.
— Ужас в том, что это хлынуло к нам, — вставила Таисия.
— Да, но у нас же это все по-другому, вы сами, Таисия, знаете, — ответил Зернов. — У них порядок, наверху которого зияет золотой телец. У нас деньги вошли в жизнь и в сознание, но вместе с хаосом. Что бы нам ни подкинули, все у нас превращается в черт-те что, в сюр. У молодежи в голове дикий хаос, где еще сохранилось что-то прежнее, родное, вместе с какими-то другими непонятными импульсами, истерическими порывами, а не одни только деньги в душе… Я же имею дело с молодежью…
— Что же там от прежнего, родного?! — спросил Румов.
— Что-то духовное, вечно необходимое живет во многих. Родители, к примеру. И что радует — наша Россия, земля. А ведь против этого главным образом шла война начиная с 90-х годов. И все-таки, несмотря на хаос, это чувство не задушили. Ничего у этих западных интеллектуалов не получилось. Не на тех нарвались.
— Надо выпить за это. Чтобы у них никогда не получилось, — спохватилась Таисия.
За это дружно выпили.
— Что удивительно, — продолжала Таисия, — так это их пугающая ненависть ко всему, что на них не похоже. От людей до политики. Но ведь они же прагматики! При чем здесь эта их дебильная, страшная ненависть? Кстати, к нам это имеет прямое отношение. Я, конечно, говорю не о народе; эти, где находится Россия или Франция, и то не знают. Я имею в виду политический истэблишмент. Они не могут понять, как могут существовать люди, не похожие на них, на американцев. Даже история часто интерпретируется так, что ни глазам, ни ушам не верится; мол, древние греки или римляне страдали галлюцинациями, отсюда их вера в богов, а на самом деле, если исключить галлюцинации, это были простые ребята, такие же, как и мы, американцы…
— Ну, не все же так, — возразил Зернов. — Бред не может быть тотальным…
— Может. К этому все идет, — защитил сестру Румов. — Для них и Данте, и Гете — ковбои, по существу.
— Ладно. Мне нужно бежать. С вами я и на ученый совет опоздаю, — спохватился Зернов и быстро собрался.
…Таисия и Петр опять остались одни, и их речь потекла по другому руслу. Даже молчание приносило радость. Философский инцест был на уровне.
Глава 6
Румов быстро нашел Норинга и договорился с Зерновым. Зернов принял их в Институте философии, в своем уединенном кабинете. Румов предупредил Зернова, что он не будет особо встревать в их беседу, Норинг ему уже порядком надоел, потому что он не может понять, что за тип и откуда этот мнимый предшественник Антихриста взялся.
Был уже вечер, закат глядел в окно. Познакомились. Со стороны Зернова даже любезно. Может быть, Антихрист, но все-таки гость.
Беседа началась с каких-то неопределенных замечаний о родителях, о неудобстве в самолетах, но вскоре Норинг энергично перешел к делу. Он начал с того, что хотел бы поговорить о будущей исторической роли Антихриста «с таким теологически образованным человеком, как вы, Михаил Дмитриевич». Зернов кивнул головой. Но потом беседа приобрела крутой характер. В голосе Норинга звучала уверенность и даже наглость. В целом он обрисовал ту же картину его убеждений, какую он изобразил на своих предыдущих лекциях. Но выразил свое учение в понятиях, более соответствующих уровню своего нового собеседника. Упор он сделал в основном на двух, как он выразился, реалиях.
Первое, что его учение вытекает из его духовного опыта, который предшествовал его рождению в этом мире. У него есть основания так утверждать, но, естественно, ввиду такого необычного характера его опыта он не может, не имеет права говорить конкретно, что с ним происходило до того, как его душа вошла в человеческое тело.
На это Зернов холодно ответил, что он не сомневается в честности такого заявления Альфреда в том смысле, что такой духовный опыт действительно был. Но такого рода опыт бывает разный, и не обязательно, что субъект этого опыта правильно его понимает и тем более имеет действительные знания об источнике этого опыта.
