Галя вздохнула, не очень рассмеялась и откомментировала, что можно написать хороший рассказ об этом бреде.
— А вообще-то говоря, в наши времена бред уже давно стал формой реальности, — заключила она. — Бред как подмена реальности, как ее апофеоз…
— Давно пора, давно, — хихикнул Судорогов, и его голос исчез с мобильника. Галя хотела спросить, а что сейчас с любовником, но решила не перезванивать…
…Серьезную трансформацию за это время претерпела и Зеечка. Она уже стала не той вечно и тупо недоумевающей Зеей, которой была. Но с Витенькой она рассталась ласково. Рассталась, потому что влюбилась в молодого человека из никаноровского сообщества. Звали его Вадим Жарков. Однако роман был не так прост. Зею вообще после ее окончательного пробуждения стало тянуть не только на позитив, но и на истерику, эдакую энергетическую взвинченность, не без достоевщины. Достоевского, кстати, она читала запоем, порой даже в туалете. Потому и произошло все не так просто. Она без околичностей, прямо, довольно эмоционально рассказала Вадиму о ее похождениях у Трофима. Вадим не возражал против ее прошлого, но ему как поэту было нелегко. Стихи его были наполнены иными переживаниями. Более того, Зея умудрилась затащить его к Трофиму. Она позвонила своему первому освободителю от недоумения, как закадычному другу. Сказала, что хочет прийти со своим другом. Трофим вообще ничему не удивлялся и пригласил.
Они пришли; встретили их Трофим и его Анфиса. Погутарили, сели за стол. Трофим, и тот чуть-чуть смущался, но Зея сразу стала выкладывать всю правду-матку об их отношениях. Вадим так любил Зею, что терпел, словно он был князь Мышкин.
Наконец, Зея, повизгивая слегка, вспомнила о словах Анфисы, что Трофим, дескать, настолько сверхъестественно силен как мужчина, что может оживить на время любви мертвую бабу. И что она, дескать, может даже родить некое небывалое, причудливое существо. Родить, а потом уже умереть навсегда. И она в лоб спросила Трофима:
— А как насчет мертвечонка? Мертвечонок, случаем, не появился?
Трофим, однако, сурово ответил:
— Этих мертвечонков сейчас по всему земному шару видимо-невидимо. Только они живые, прыгают, играют, вот в чем вопрос…
Вадим ничего не понял, но, когда возвращались, Зея ему объяснила. Вадим отнесся трезво:
— Да черт с ним. Этот Трофим преувеличивает во всем. Главное, что я тебя люблю.
Зея содрогнулась.
— Частично где-то это была моя проверка. Прости. Тяжко было жить, когда все так странно. Федор Михайлович нас учил не бояться странностей…
И она прижалась к Вадиму. Их союз закреплялся с каждым днем.
Тем временем Никаноров подготавливал целую международную конференцию в Москве на тему «Неизбежность и желательность многополярного мира». У некоторых его друзей были связи на Западе. Привлекли и наших социологов. Какая-то внутренняя необходимость решать, говорить об этом возникла в связи с тем, что в воздухе чувствовалась угроза, приближение чего-то опасного и разрушительного. Это касалось всего мира.
Никаноров, посмеиваясь, говорил Судорогову:
— Я решил хотя бы как-то действовать во имя любви к человечеству. У меня есть такое чувство. Но моя жена не может мне простить эту слабость…
Наступил 2012 год, впереди десятые годы XXI века, и волны из будущего доходили до слуха живущих сейчас. Это было нечто неопределенное, но угрожающее. Это просто чувствовалось, независимо от всяких прогнозов и предсказаний. И все-таки присутствовало нечто осязаемое, очевидная угроза конфликтов, войны, где-то рядом, около южных границ России.
Лев, конечно, не упал с луны, но его всегда раздражала эта постоянная агрессия в человеческой мировой истории, самоуничтожение. Он нередко поговаривал, что если бы не вера и культура, если их вычеркнуть, то история так называемого мирового сообщества походила бы скорее на историю мировых людоедов. Одни колониальные завоевания Американского континента, Африки, Индии чего стоили.
— Но ведь это должно когда-то кончиться, — говорил он. — Нельзя же до бесконечности самоистребляться. Тем более с таким оружием, подарком ученых.
Он верил, скорее мечтал, что в третьем тысячелетии этому будет положен конец. Хотя бы из чувства самосохранения. Тогда, считал он, основные цивилизации этого мира — китайская, индийская, российская, западная, мусульманская — будут как ожерелье на теле человечества. Между ними будет мир и согласие. Пусть сейчас это утопия, но утопии сбываются, когда иного пути нет. А пока — хотя бы нести идею многополярного мира. С этим все были согласны, и поддержка шла с разных сторон, в том числе из-за границы. Идея была такова: мировое господство одной силы несбыточно. История доказывает это. На этом пути крах ждет всех. Ни мягким путем, ни через войну такое осуществить невозможно. И потому надо изложить конкретные причины этого. Далее, путь к миру на земле лежит, конечно, не через мораль, любовь и нравственность по причине их отсутствия в международных отношениях или по причине их лицемерного использования и только. Этот путь к глобальному миру может быть основан на чувстве, инстинкте самосохранения, здравого смысла и общности интересов всего человечества в целом… Разумеется, на этой конференции будут приветствоваться разные точки зрения. Но надо принять тот факт, что нельзя индуса превратить в англичанина или итальянца, и хотя в Индии в основном тот же политический и экономический строй, что в той же Англии или Америке, но тем не менее, например по сравнению с Америкой, Западом Индия не только другая страна, но другая планета. И никто не может это игнорировать. Но конференции конференциями, а жизнь неудержимо текла вперед и вперед, к неизвестному пока будущему. И все же чувствовался неумолимый гул провидения и то, что должно совершиться, несмотря на свободу воли и метания человека. Свобода не могла порвать таинственную силу предназначения, но в полном смысле ее никто не знал, несмотря на любое визионерство.
В среде Никанорова и Румова спокойствие сочеталось с волнением. «Что с нами будет? От любви к России можно сойти с ума», — говорила Галя. Между тем она быстро сдружилась с Таисией. И заявила, что наконец-то у нее появилась подруга. Жизнь шла своим чередом, вперемежку со вспышками встреч, жарких обсуждений. Галя и Таисия нередко пересекались по разным кафешкам в центре Москвы, чтобы выпить кофе и пообщаться.
— Думаю, будет война, не Третья мировая, но похоже. Без нас, надеюсь, но около нас, — высказалась как-то Таисия, когда они, выбрав промежуток времени, пересеклись в кафе на Пречистенке.
— Нетрудно предвидеть, — усмехнулась Галя. — Но потрясения будут везде и разные, может быть, пугающие, неожиданные, природные, например…
— И как-то что-то коснется России. Посмотри, ведь у нас каждое столетие открывалось великими и не всегда победоносными событиями и поворотами. Начало XVI века, Иван III, образование государства, XVII век, начало, страшное, смутное время, XVIII век — революция Петра Великого, XIX век — войны с Наполеоном, XX век — и говорить нечего, с 14 года…
