Теперь герой Мамлеева перешагнул через такой пустяк, как смерть, теперь он познал истинную горечь своей бессмертной тщетности. Что святость, что грех, если нет надежд дойти до предела. Зато выяснилось, что человек как звено эволюции пребывает не в жалких категориях «жизнь-смерть», а существует отрезком линии, которая началась у неведомого нуля, но кончается у бесконечного Абсолюта. Вот и выходит, что раз путь бесконечен, нет никакой разницы между высшим и низшим. «Он деградировал с быстротой падающей кометы и мигом превратился в какого-то героя. А оттуда — благо недалеко — сразу в клопа».
Но к этому моменту Мамлеев начинает внедрять мысль: а что если соединить концы этой линии? Получится окружность с бесконечным радиусом. Или — что то же самое — бесконечно большая или такая же малая точка, и точка эта — «Я». И нет никого, и нет ничего, и единое сущее — «Я», и нет даже веков, чтобы сказать «вовеки». А в «Я» — все концы и начала, в нём и нуль, и лежащая восьмёрка, которые сплелись в этой точке, как ангелы на конце иглы.
Великая тайна отсутствия всегда лежит на поверхности. Её гораздо проще принять, чем поверить в анимистическое разнообразие живого и неживого. Уже упомянутый епископ Беркли даже удивлялся: «Существует поразительно распространённое между людьми мнение, будто дома, горы, реки имеют естественное или реальное существование». А по Мамлееву есть только одно местоимение, закуклившее на себе вселенную. Поэтому нет «между», нет диалога, хора, реплик с места — есть только монолог, монолог «Я» с «Я». И так это «Я» необозримо, что разбежалось по безграничной точке самого себя и не всегда узнаёт себя в зеркале, как с похмелья.
Ну хорошо, а как же с грибами? Они-то беседуют за стаканом, проводят политинформации, читают друг другу морали. Кто они, эти грибы? По-мамлеевски выходит, что несчастное «Я» постоянно испытывает потребность убеждаться в уникальности своего существования. «Я» всё рассматривается в бесчисленные полированные плоскости, чтобы там найти подтверждение хоть собственного бытия, в корчах самоанализа гоняется за своими отражениями, вступает с ними в речевые, половые и иные контакты. И всё только для того, чтобы убедиться: и это я, и это, и то, и нет не меня. Так что любой разговор — эхо. Но что знает эхо о голосе, породившем его? А грибы — так, тени эха. Общение с ними всё равно, что с края оврага. Крикнешь: «Кто жена капитана?» А в ответ доносится: «Анна…» Значит, существуешь.
В рассказе «Не те отношения» назвавшее себя доцентом «Я» лелеет свое отражение в виде голой студентки, кричащей «ой, петух!» А студентка-отражение в амальгамной мути не сразу признало и хозяина, и пароль про петуха — а когда признало, то повесилось на старом чулке. И нет больше зеркала — слилось «Я» со своим «Я», и где хозяин, где его левый-правый двойник? А нелепый крик про петуха означает то же, что и буддистское «ом мани падме хум», которое ни на один язык не переводится, а «Я» его понимает не хуже «Подмосковных вечеров».
И грибы, и продавцы, и генералы, и уроды, и домашние хозяйки, и мертвяки, и ангелы, и всё в себе, в нём, в я, в этой фантасмагории личного местоимения. «Я» смотрит в анфиладу кривоватых зеркал и узнаёт во всех горбатых и прямых собственное отражение, и кричит приветственное «ой, петух!» Только кому?
Юрию Витальевичу Мамлееву.
Писатель Мамлеев, который выдумал все эти рассказы, находится в стороне от точки. Он сам доказал, что никакой стороны нет, и отошёл всё-таки в сторону. Он не оставил нам счастье альтернативы, лазейки сомнения. Нет ничего, кроме этой самой точки — и всё. Не «мне кажется» или «я предлагаю», а так и только так. Среди героев Мамлеева нет сомневающихся — и им не о чем спорить. Тут есть только мудрецы, которые уже всё поняли, и дураки, которые ещё поймут. Мамлеев никому не оставил сомнений и чаяний.
Сам-то он знает, что придумал этот мир для литературы. Это ей он не оставил выбора — принимать или не принимать. Какие могут быть мотивы и сюжеты, идейно-тематические планы и функционально-стилистические комплексы! Попробуйте порассуждать с баптистом о жанровой специфике Евангелия. Спросите аятоллу о метрике Корана. Мамлеев придумал мир и вставил нас всех туда хуже татарина. Обло стозевно «Я» и потирающий ручки Мамлеев — вот до чего докатилось мироздание.
И с какой выдумкой и любовью он всё нам сочинил. «Мертвячонок Петя из глаз насобачился кровь сосать», а человечье сознание стало помётом слона, «да-да, слоновьим калом большого индийского слона, кланяющегося людям в светлом и шумном цирке. Можно ли выразить эту степень существования?!»
Это же надо такое выдумать.
А если он угадал, щелкопёр?
