Ну хватит об этом. Причины стремления к смерти неисповедимы. Не берусь определить точно: темна вода. Но последнее время я все «спасения» уже окончательно отбросил, и меня все неудержимей стало тянуть в яму.
Часто я сидел перед зеркалом и рассматривал собственное лицо… Тсс! Тсс!.. Я сейчас переживаю это, как настоящее. Вот линии бровей, вот лоб, вот глаза, это ведь не брови, не глаза, не рот, а я, я, я, я… Но мое «я» хочет убить себя… убить… убить… Опять влечет та самая, скрытая сила… Унести… Унести себя… Куда-нибудь подальше… туда, в яму… Неси меня мое «я»… Ау… Ау…
Не знаю, чем бы кончились эти сцены… Один раз меня прервал телефонный звонок из министерства.
А потом, потом… Потом появился новый, чудовищный по своей остроте вид самоубийства: я влюбился… Эта смерть длится и сейчас… Зовут эту девочку Наташа… Почему именно она? Потому что она наиболее соответствовала моим представлениям о смерти.
У нее был очень изломанный, болезненный вид — и собственный мир, тайный, жестокий немного мне близкий…
И этого было достаточно, чтобы возбудить абстрактное, нездешнее чувство; относительная духовная близость дала первый толчок, а там чувство уже существовало само по себе, и именно в нем я нашел то, что искал: смерть… Я совсем потерял связь с видимой реальностью… Чувство уводило меня далеко от жизни; оно напоминало пирамиду, уводящую в черную бездну неба, какое-то заигрывание с непостижимым.
Часто во время странных вечеринок, забившись в угол, не понимая, что происходит, я следил за Наташей… И тайная недостижимость любви — любви в высшем смысле этого слова — мучила меня… Я чувствовал, что мое «я» выпито каким-то странным, трансцендентным чудовищем или отторгнуто от меня и поднято над миром, поднято в какую-то стихию Недостижимого.
И именно за это чувство Недостижимого, вдруг возникшее на простом земном пути в будущем, может быть, самой банальной любовной истории, я сладостно-мертво уцепился.
Это легкое, мимолетное прикосновение мистической тайны, этот поданный знак об ирреальном говорил мне о том, что вот теперь наконец надо свести счеты с жизнью. Мое чувство, до дна обнажившее тщетность всего лучшего на земле, ясно говорило мне: пора.
Надо было крепко, со здравым рассудком, рационально держаться за этот момент.
Ведь могло перепутаться: девчонка была нежна, одинока, мог бы завестись романчик, и тогда знак исчез бы, как видения монахов. (Ведь я, что совсем странно, и по-человечески, то есть не только как вид смерти, любил и люблю Наташу.)
Я тогда так и положил: чтобы растянуть самоубийство надолго, чтобы вдоволь наумираться, нам надо встречаться пореже. А потом взрыв — и конец.
Да и началась-то моя любовь недавно: всего месяца три назад… Но Наташенька почувствовала кое-что, хоть я и пытался скрыть… Ах, как играет моим сердцем черная, сумасшедшая сила… Бейся, колокол… Она потянулась ко мне… Робко, одиноко и нервно… Точно метнулась в танце с самой собой… Но ей-то, наверное, хотелось любви, пусть и духовной, но и человеческой, полнокровной, а мне — только смерти.
Психологически я заглушал ее первый, безгранично одинокий, женский писк; кажется, раньше ее сильно обижали как женщину, относясь к ней только грубо физически… И вот теперь ей казалось: появилось что-то настоящее, полноценное, радостное, но и заглушал в ней это в самом зародыше уже с другой стороны, со стороны смерти. Я холодно останавливал ее своим пустым, безжалостным взглядом… В самом начале… Еще не было никаких движений, могущих разрушить ирреальное… Еще можно было умереть… О, ее тело казалось мне сплетением заколдованных символов, замыкающих ходы… Руки, белые пальчики, волосы — о, разве это просто руки и волосы?!.
Сейчас я подхожу к своему жилищу… Какая-то девочка бросила мяч и не может отвести глаз от моего безупречного костюма… Вот и моя комната… Мои детские портреты… Букварь, который вечно лежит у меня на столе… Я сажусь около будничной кошки… Проходит час, может быть, два… Вдруг звонок: резкий, телефонный… Подхожу… Ее голос… Первый раз я слышу ее голос по телефону. О чем она говорит?.. Я ничего не понимаю… Но я слышу только оторванный от ее плоти голос, голос, существующий сам по себе, неиссякаемый, мистический, полный внутренних бездн и страхов… Почему он так уводит меня?.. И куда?.. Куда?! Опять, опять она говорит… Как чувствуется пропасть пространства… Между кем: ею и мною? Или мною и знаком?!. Куда этот голос уводит меня?.. Все дальше и дальше, с каждым звуком, с каждым дрожанием — туда, туда… Как будто он удаляется… Я бросил трубку, прерывая. Итак, теперь все ясно: пора.
— Наташа спасла! — крикнул я в одинокие окна комнаты.
Вышел на улицу… Разумеется — как я ждал этого! — она умерла. А со мной говорил ее голос, блуждающий по миру после ее смерти…
Странное, но определенное состояние родилось в моей душе… Все пропало… Мир выкинут из моего существования… Я совсем не думаю о Наташе… Я думаю только о себе и иду по состоянию, родившемуся от голоса… Наконец-то, наконец-то… Но что наконец-то?.. Я просто иду… По мостовой… По троллейбусу… Дома и люди не мешают мне… О моя жизнь, о мой мир, почему вы раньше не были такими одинокими?
Я вхожу в метро. Как хорошо в колыбели смерти — в колыбели моих мыслей — идти вперед… Мое состояние ведет меня сквозь хитроумную сетку реальности… Вот я у края пропасти, на платформе… Ясно и чисто в душе моей и ничего нет… Я шагаю… туда, в пустоту…
.
.
.
А вот теперь я могу продолжить мой рассказ. Если не считать промежутка пустоты, это было как переход в другую комнату, находившуюся внутри меня. Правда, немного подавленно и странно, точно первый свет бьет в глаза родившемуся ребенку… И все-таки до болезненности другое по сравнению с тем, в земном мире… Единственно хорошо, что пока бьется и существует мое родное истерическое «я»… Чужие мысли светятся, преломляются, играют своим бытием, уходящим друг в друга… Как оживленные лучи света… Их много, этих мыслей умерших людей… Я «вижу» их не чувственно, а своим сознанием; представьте себе, что чьи-то мысли светятся, но не для глаз, а для ваших мыслей или для вашего «я»…
Видны какие-то мрачные сгустки тревожащей однозначности… Это бессмысленный хаос человеческой памяти, темный, как грозовая тяжелая туча, плывет мимо моей души… Теперь-то я могу сказать вам все. Здесь нечего искать разгадки мира или общения с Богом. Здесь все так же глухо заколочено, как и в земном мире. И та же странная иррациональная воля, только еще более оголенная, ведет вас к концу… Нет милых частностей, запаха цветов, плеска воды… Все обнажено и подчинено всеобщему. Я еще могу продолжать мой рассказ, но скоро наступит и мой черед… Так же, как на земле постепенно распадается на части и растворяется в окружающем наш труп, так же и здесь распадается душа. Разваливается, как гниющий череп… Память, воображение, мышление, воля… Взятые по отдельности, они не представляют духовной жизни, так же как оторванные куски тела только напоминают о некогда жившем человеке… А нас уже нет… Хе-хе… Сейчас со стороны мне даже интересно наблюдать, как распадается человеческая душа… Как будто присутствуешь при конце света… А скоро наступит и моя гибель, ибо, разделенный, я потеряю себя…
