Видим, что не от ужаса воет, не от тоски, а именно от удачи, — говорили соседи.
Это их и взбесило больше всего.
— Чево таким счастливым-то быть? — петушилась старушка Нежнова. — Какое же счастье такое ему привалило?
— Чуть-чуть придурочным всегда везёт, — отпарировал тогда Акимыч. — Поди, бабу мягкую на стороне нашёл, оттого и воет.
Но запретить вой был сложно, потому что Захаров по ночам редко выл, сон у него был здоровый, а днём он в своей комнате — хозяин, это понимали все, у других, бывало, телевизор летом из окон так воет — погромче Игоря, а протестовать нельзя.
И соседи угрюмо соглашались.
Но больше всего вой Захарова донимал Никиту Мракова — ведь и он сам был не без странностей. Ко времени, когда Игорь стал выть, в душе Мракова уже накопилось достаточно чёрных внутренних сновидений. Всех их не перечесть — такое их было множество, но стоит всё-таки указать, что душегубств у него и в мыслях никогда не было, но зато были нехорошие поступки, буйные покаяния, битьё стёкол, ночные кошмары, убийства тараканов, питие собственной крови, одичание и многое другое, не менее буйно-мрачное. Из всей этой цепи выделялась одна полная необычайность — та, что Никита Мраков луну, спутника нашего ночного, не выносил и даже не раз грозил ей кулаком из окна. Трудно сказать, в чём тут была неестественная причина, но специалисты поговаривали, что Мраков-де не любит луну, потому что считает, что там собираются души умерших, а душ умерших Мраков терпеть не мог. В этом была, конечно, его правда.
Так или иначе, но такой человек вряд ли мог бы примириться с воем Захарова.
И когда в комнатах Жени Куликова прекратилась пьянка и все разбрелись по своим углам, Никита Мраков проснулся в своей постели. Как назло, в окне далёким блином светилась луна. При её виде — таком отрешённом — Мраков слегка озверел. Убить луну не было никакой возможности, но на всякий случай Никита взял в руки топор. И стал, в ночной рубашке, белый весь, ходить по кругу в своей комнате, иногда бросая зверино-подозрительный взгляд на луну.
Наконец его измотало это хождение. Внезапно угрюмая мысль вошла в мозг. Никита приоткрыл дверь и вышел с топором в коммунальный коридор.
Взглянул в дальнее окошечко в нём: луны не было. Тогда Никита подошёл к двери Игоря Захарова и стал перед нею на колени, прислушиваясь, что, мол, там происходит внутри.
Воя, однако, не было. Но вой Игоря стоял в уме Мракова: такого он забыть не мог и где-то хотел отомстить.
Так прошло минут десять. Внутри комнаты Захарова была по-прежнему тишина. Тогда Мраков тихонько запел сам что-то дальне-тоскливое, про речки. За дверью послышался шорох: Игорь проснулся. Он осторожно подошёл к двери и, не боясь, открыл её, остолбенев: перед ним на коленях, в ночной рубашке и с топором в руке, стоял Никита Мраков.
— Ты что, Никит? — ошеломлённо спросил Игорь.
Никита молчал.
— Извиниться, что ли, пришёл за свою ярость? — пробормотал Захаров. — Но почему с топором?
Никита встал на ноги.
— Пусти к себе, Игорь, — мрачно сказал он.
— Ну что ж, проходи, коль душа не в порядке, — был ответ.
Мраков тихо вошёл в комнату, увидел в окне луну, выругался и сел за стол.
Игорь хотел было полезть в шкаф за бутылкой, но Мраков предупредил:
— Не до веселия сейчас.
Игорь подсел к столу. Мраков сразу приступил к делу, положив на стол рядом с собой топор:
— Я тебе прямо скажу, Игорь, мы все понимаем, что ты воешь не от горя, а от счастья, от какой-то удачи, потому что горя в тебе, сколько ни гляди, нет… Так вот, ответь: верно мы думаем или нет?..
— Верно всё это, Никит, — тихо ответил Захаров.
Мраков так же тихо взял в руки топор.
— А теперь ответь, вот этого мы совсем не понимаем, от какого счастья ты воешь, Игорёк, а?.. Что ты, бабу невероятную тайком нашёл или чемодан с баксами?.. Ответь.
— Да нет, какое, — Захаров даже сморщился. — Что ж по такому поводу выть-то?.. Мало ли у кого баба хорошая или баксов полно — так ведь никто не воет из-за того. Пустяки всё это.
Мраков пристально на него посмотрел.
— Может, ты какое физическое открытие сделал? На весь мир?
— Ни-ни, даже желания не было.
— Может, в секту вступил?
— Ещё что, — возразил Игорь.
— Может, ты замочил кого, Захаров, — сдавленно выдохнул Мраков. — Ну, хотя бы из тех, кого сильно не любишь…
— Ну ты скажешь, Мраков, — отмахнулся Игорь. — Да я муху и ту жалею…
Мраков вздохнул.
— Так ответь.
Игорь, помолчав, проговорил:
— Не вместишь ты этого, Никит.
— Я нее вмещу? — Мраков рассвирепел и опустился с топором на колени перед Захаровым. — Игорь, да я ведь побить тебя хотел, ей-богу, но не потому, что ты всем мешаешь своим воем.
— А почему? — тупо спросил Захаров.
— А потому, что, во-первых, я счастье ненавижу, а во-вторых, ты не говоришь никому, отчего ты счастлив… А это всё меня мучает.
Игорь отключенно посмотрел в глаза Мракову.
— Значит, ты мученик, Никита, вот ты кто…
— Пускай, — горько ответил Мраков.
— Ну, тогда из уважения к твоему мучению я скажу. Вою я от счастия быть, от счастия, что я есть и, наверное, всё время буду. От самого себя я вою, от счастия своего бытия, что я существую… Сижу на стуле, гляжу в свою душу, в то, что внутри, и вою от дикого счастия, которое меня распирает от того, что я есть…
Мраков обомлел и даже раскрыл рот.
— Вот оно что? — ахнул он. — А я-то думал…
— Ну, теперь ты меня побьёшь? — тихо спросил Захаров.
— Да ты что, Игорь? — выкрикнул Мраков. — Гляди!
И он со всей силы бросил топор в сторону, тот полетел и в куски разбил зеркало: у Игоря стоял в углу зеркальный шкаф. Осколки посыпались на грязный пол.
Захаров никак не среагировал, точно ему шкаф был безразличен.
— Об одном только прошу, Игорь, — и Мраков поклонился ему в ноги. — Научи!
— Чему ж тебя научить, Никита? — Захаров нежно погладил лохматую голову Мракова. — Выть от счастья, что я есть или что ты есть?
— Конечно, от того, что я есть, — страстно выговорил Мраков. — Но это трудно сделать.
— Почему?
— Ты сам знаешь. Тоскую я много.
— О чём же ты тоскуешь, Никита?
И Захаров опять погладил Мракова по голове.
— По луне, к примеру. Что я не могу её пришибить.
— Это очень серьёзно, Никита, если так, — посерел Игорь. — А ещё что?
