— Вот окончательный расчёт. Твой гонорар, душка. Доллар к доллару. Посмотри, какие они красивенькие, — хихикнул Цветочный и поднёс к свету стодолларовую бумажку. — Как девочки на пляже.
Но этот юмор длился мгновения. Глаза Цветочного опять стали ласково-жестокими. За эту странную «ласковость» братки из ближнего окружения нередко называли его «Цветком», а в моменты полного благодушия — «Цветочком». Но Повесов, конечно, не осмеливался его так называть.
— Хохороны были назначены на среду, — закончил вдруг Цветочный и передал зелёные баксы Петюне. Он так и сказал «хохороны» — прямо из Чехова; в отрочестве Цветочный много читал, а потом сломался в этом отношении.
Дрожащей рукой Петюня сунул увесистую пачку зелёных в карман грязного пиджака, выпил разом стакан французского коньяку и был рад, что шефу вдруг позвонили — можно было выкатываться из квартиры колобком. Опасливо взглянув на охранника, Повесов юркнул за дверь и был таков… Дома обзванивал кого надо, стараясь уяснить, что же случилось на самом деле, осторожничая при этом, чтоб не вызвать подозрения. Встречался. Из разговора с коричневым от загара, весёлым Гогой, из своей же группы, Повесов выяснил, что уволенного-де нашли мёртвым на даче его родственники, а дочка вообще ни при чём. Как жила, так и живёт, кому она мешает.
Петюня широко вздохнул и подумал: «Значит, другие убрали, а наши подумали на меня. Опасно, но пока пронесло».
Но Цветок не отступал от него, через три дня звякнул опять, пригласил в туалет и, счастливый, улыбающийся, поздравив с безупречно выполненным заданием, тут же назначил уволить из книги живых ещё одного.
— И не тяни кота за хвост больше, Петюня, не тяни до последнего дня, — шеф дружелюбно похлопал Повесова по щеке, — учти, это важный объект, и мы решили его дать тебе, а не Гоге. Гордись этим. А потом будет длительный перерыв. Катись хоть на Канары…
Цветок обнял Петюню, поцеловал и добавил:
— А ещё я тебе по-братски скажу: не скучай после… Будешь скучать — пропадёшь…
Петюня горько вздохнул.
— Ты ещё молод. Может, решим и пошлём тебя за бугор, в Оксфорд или Кембридж, изучать права человека. Юристом станешь или правозащитником. Ты к этому вполне подготовлен, — хохотнул Цветочный. — Ну, шутки в сторону. Ты парень сообразительный, не тюлень…
Петя на радостях было поплёлся к выходу, но Цветок окликнул его:
— Петя, одно только запомни: не читай Достоевского… Смотри у меня: сломаешься. Будешь читать его — убью.
…Нового увольняемого Повесов на этот раз просчитал довольно быстро. Его было даже легче подстрелить, чем первого. Петюня выбрал место, время, всё было удачно, и ждал, когда подъедет машина с объектом. О предыдущем случае он старался не думать — мало ли, что бывает на свете. Гога не раз говорил ему: «Смерть, дорогой, дорог не знает, для неё все пути открыты», — и громко хохотал при этом.
Впрочем, Петюня не удержался и побывал на «хохоронах»: уволенный лежал смирно, и не похоже было на то, что его вообще кто-либо убил.
Наконец, место, где Петюня сидел, поджидая нового увольняемого, оказалось до того уютное, что он даже вздремнул и чуть было не проспал приближение объекта. Хлопнула дверь машины, объект был один, без шофёра, и он медленно вылезал из своего «Мерседеса». Петюня спросонья нацелился, но несмотря на такое его состояние, проблем в смысле застрелить не было. Только нажми, да и всё. Повесов целился, естественно, в голову, но краем глаза заметил огромный жирный живот объекта. Мгновенно в его сознании опять что-то сломалось: скорее всего, это была молниеносная жалость даже не к объекту как таковому, а к его животу, такому нежному и жизнелюбивому. Одним словом, Петюня выстрелил не туда. Объект молниеносно исчез в подъезде своего дома. Петюня не препятствовал ему: он так ошалел, что замер, как заяц перед змеёй. «Невозможно… это просто невозможно», — только бормотал он про себя. Одурев от непонимания, Петюня тем не менее лихо сбежал и сам юркнул в свою приспособленную для таких событий машину. Мокрый, Повесов вернулся домой.
Стал раздумывать: как могло такое случиться?! Вспомнил свой давешний непонятный сон и запил, решив, что ему каюк. Цветочный никогда не простит ему такого промаха. Убьёт или отправит навсегда в дурдом: при его деньгах ему стоит только пальцем пошевельнуть, и любого здоровяка упрячут в психушку как опасного маньяка. Объект же, перепуганный насмерть выстрелом, наверняка тут же куда-нибудь смылся: возможности у него в этом плане большие, и ищи его свищи. Петюня пил запоем три дня. Даже путанок не приглашал. Под конец дошёл до того, что целовал бутылки с пивом. На четвёртый день раздался роковой телефонный звонок. Обречённо Повесов снял трубку.
— Где ж ты, падло, пропадаешь? — загудел в трубке весёлый голос Цветка. — Небось, запил на радостях? А деньги тебе, что, не нужны? Приходи, получишь своё.
Повесов подумал: разыгрывает. Придёшь — повесят. Но если уж конец, то скорее. Сбежать бессмысленно: нет у него тех возможностей, что у объекта-толстяка. Найдут и тогда уж наверняка прирежут, как курицу. Тот же Гога: он ведь у них ювелир по части пёрышка. Огнестрельное оружие не уважает, хотя и в нём мастер. А горлышко так перережет, что прямо хоть стакан под кровь подставляй и пей пополам с водкой. Хороший коктейль — Гога такой напиток очень ценил. А ежели не сбежишь, придёшь сейчас, то кто знает, может, и помилуют. Шанс есть. Голову, конечно, оторвут, но в целом вдруг помилуют. Цветок встретил Петюню с улыбкой:
— Хохороны уже состоялись. Молодец!
Петюня чуть в обморок не упал, но Цветочный подхватил его и повёл вглубь квартиры.
— Какой ты нервный стал, Повесов, — удивился Цветочный. — Учти, барышни в киллерах не ходят. У нас тут пока ещё не институт благородных девиц… Давай, давай, великие доллары ждут тебя, и они не пахнут: кровь легко смывается.
Петюня получил свою пачку и истерично хотел было просто смыться: быстро и немедленно, ни о чём не расспрашивая, а то ещё нарвёшься на какой-нибудь бред. Но Цветочный остановил его.
— Ты знаешь, после таких блестяще выполненных заданий с тобой хочет познакомится очень крупный человек. Он из серьёзной, могущественной мафиозной структуры, которая, кстати говоря, нам слегка покровительствует. Идём туда, видишь дверцу?
У Петюни ум-то отнялся, но сердце от радости забилось: может быть, дело оборачивается крупными деньгами.
Они вошли в шикарный кабинет, в западном вкусе, по стенам, правда, стояли антикварные шкафы, но с плотно закрытыми дверцами, без стёкол. «Что там, наверное, мало кому известно», — вздохнул Петюня. За большим столом из красного дерева сидел пожилой господин, относительно скромно одетый. Цветочный указал Повесову место, а сам сел напротив, рядом с господином. Цветок приветливо, тем не менее, улыбался Петюне. Но на столе не было ничего, даже привычного французского коньяка по двести долларов за бутылку. Это Петюню чуть-чуть насторожило, но он добродушно выпалил:
— Ну а как прошли последние хохороны?
