Возвращаясь с Мурлышкой в самолёте, Марков думал о том, что когда-нибудь, после космических преображений, он встретится с Мурлышкой, которая будет уже другая, и они свободно обсудят, что было с ними, когда они жили вместе в далёком-далёком прошлом.
Здоровый, как Зевс
Это был огромный чёрный ротвейлер, но со странностями. Хозяин этого необычайного кобеля, Игорь Путов, жил один в однокомнатной квартирке многоэтажного дома, в Москве, ближе к окраине…
О странностях этой собаки — кстати, её звали Джонс — хорошо знали во дворе и даже в окрестности.
Нет, Джонс не бросался на одиноких баб, не рвал в клочья людей, хотя часто свободно бегал вокруг домов без особого надзора со стороны хозяина. По уверению бабуси Афанасьи Петровны, он делал хуже: он гипнотизировал обитателей. Бывало, подойдёт грозно к какому-нибудь задумчивому, остановится рядом и по-чёрному — неподвижно и тяжело смотрит ему в глаза. Вид при этом у Джонса, и без того мрачноватый, становился прямо-таки деструктивным. Человек под таким взглядом цепенел и становился на редкость интеллигентным. Ни тебе неосторожного движения, ни мата. Цепенел, и только.
Но потом — после «гипноза», когда пёс внезапно отходил в сторону, тихонько рыча, — возникал скандал. Потерпевший (рано или поздно) отыскивал хозяина пса и закатывал ему истерику.
— Я в милицию, в Верховный Суд буду жаловаться! — орал, например, Виктор Петров, сосед Игоря Путова.
— Да что он тебе сделал?! — возражал Игорь. — Что он разорвал тебя, откусил нос, съел тебя, в конце концов?! Уж и посмотреть в глаза нельзя! Иди, жалуйся, хоть в Петербург, нигде правды ты не найдёшь…
— Нет, мы до правды докопаемся, мы профессоров, академиков поднимем, а всю подноготную про твоего пса узнаем, — грозили ему другие.
— Кобель-то у него помешанный, псих! — уверял как-то во дворе один бывший научный работник. — Он ко мне подошёл, встал, лапы на плечи положил и завыл, глядя мне в лицо…
— От твоего лица завоешь, — громко возразил кто-то бывшему научному работнику и тут же скрылся.
— Бросьте! Это чудовище — порождение матери и её сына, — твёрдо высказался бывший инженер.
— Неправда, у матери Николая Николаевича, — возразивший робко посмотрел на научного работника, — только он один и есть сын. Больше у неё сыновей нет.
Возникла лёгкая перебранка, даже потасовка, в ходе которой выяснилось, что, во-первых, от себя самого себя нельзя произвести, а во-вторых, речь идёт о Джонсе, а вовсе не о Николае Николаевиче.
Где-то в стороне, между тем, одиноко появился Джонс, и все тихонько разбрелись.
— От родных сестры и брата он! — успел только выкрикнуть один из уходящих. — Потому так и тоскует!
Джонс никогда не трогал собак, но к людям у него действительно было неординарное отношение.
Игорь Путов утверждал, что оттого, что сейчас у нас в обществе, среди людей, тоже господствуют неординарные отношения, так чем же псы хуже. Но его сурово оборвали.
А когда однажды Джонс угрюмо — своими мощными челюстями — снял шляпу с одного прохожего, положил её около себя и «заморозил» своим взглядом этого незнакомца — дело дошло до обращения к специалисту по неустойчивой психике животных.
Специалист обещал разобраться, но всё медлил и медлил с приездом, да и деньги требовал немалые… Игорь Путов на всё был согласен и гордился этим.
— Я докажу всем, что мой пёс здоров, как Зевс, — твердил Игорь. — Он же никого не кусает, чего вы пристали…
— Врёшь, — возразила ему тогда старушка Афанасья Петровна. — Не Зевс в него вселился, а бес, но из пса чёрта выгнать — это, я вам скажу, не картошку поджарить… Правда, бес в нём тихий, задумчивый. У нас в деревне бабка одна по таким своеобычным чертям лихая была.
Наконец эксперт по анормальной психике позвонил Игорю и сказал, что завтра приедет. Наутро Игорь как всегда выгуливал Джонса и по своей упорной привычке опять отпустил его. Тот убежал за угол, где дорога. Вдруг раздался дикий, истерический визг, обалделый крик и вой, потом из-за угла выбежал сосед Игоря, почти голый, и надрывно закричал, что Джонса убили…
Игорь вспомнил, как один из братков, крутой, предупредил его, что если Джонс ещё раз ему в глаза так глянет, он, браток, собачку пристрелит. Не долго думая, Игорь побежал домой за ружьём и выбежал с ним во двор, разъярённый, с криком: «Где браток?!. Где браток?! Убью!.. Застрелю!»
Его еле уняли. Мальчишки повисли на ружье, как на дереве:
— Не убивай, дяденька, не убивай!
Но выяснилось действительно нечто ужасное, даже шекспировское. Джонс, глянув в глаза зазевавшемуся обывателю, вдруг ощерился, мрачно зарычал и, впав в неописуемую ярость, вне себя от неё бросился на проезжающий огромный чёрный легковой автомобиль — редкой марки.
— Словно он долго копил в себе ярость — и вот разрядился, хотя автомобиль у нас не новость, — заключил один очевидец, хорошо знавший Джонса по его прогулкам.
— Но ведь эта машина была чёрная, огромная, как и сам Джонс, — заключила стоявшая рядом тихая девочка. — Может быть, он принял этот автомобиль за своего демона?
Так и не пришлось специалисту по загадочному поведению животных выяснить, что же это была за собака — ротвейлер Джонс. Колёса машины поставили точку в этой истории.
Тишина
Диму Смирнова, относительно молодого человека, тихо-застенчивого к тому же, одолели кошмарные страхи: как бы не умереть, как бы не было катастрофы. А началось всё с того, что его жена, итальянка, заболела и померла, оставив, правда, Диме скромную квартирку в Милане. Несмотря на квартирку, Дима всерьёз загрустил и стал опасаться. Но добила его родная сеструха: она внезапно умерла от страха.
Смирнов уже жил в это время в Москве, изредка наезжая в Милан. После смерти сестры ему всё время казалось (или было это на самом деле!), что кто-то по ночам шепчет ему в ухо непонятные слова. Дима пытался перевести их на санскрит, но ничего не получалось.
Сестру он любил больше жены, и ужас за родную плоть совсем взбесил его. Он стал даже жаловаться на мироздание. И перестал смотреть телевизор…
Очень быстро и его охватил страх. Особенно в метро: если поезд шумно останавливался в глубине тоннеля, Дима решал, что наступает конец, вскакивал и бегал по вагону, не зная, что и сказать. Пассажиры пугались его вида больше, чем длительного застревания под землёй.
Хотел обратиться к невропатологу, но тот махнул рукой, сказав: «Лечись сам, эка невидаль, и я, к примеру, падающих деревьев боюсь… Ничего, проживёшь. Без тебя тошно!»
Пристыжённый таким образом, Дима не терял страха, тем не менее. Улицу переходил только заодно с процессией старушек, медленно и опасливо. И всё время ждал катастрофы. Приметлив стал до невыносимости. Но ни одна примета не сбывалась. Уж верное дело — чёрная кошка, — и то подвела: подвернул ногу не в этот день, а через неделю.
