И вот однажды возвращался Коля из магазина домой и видит: незнакомый мужик лет 50-ти с лестницы навстречу ему спускается. Коля поднимается, не обращая внимания, поравнялись, а мужик ему и говорит:
— Что ж ты, Николай, старого соседа не узнаёшь?
И хриплым таким голосом говорит. Коля Веткин так и замер. И видит: за спиной у незнакомца она, Ирочка. И пищит:
— Как же вы с дедом моим не здороваетесь…
Коля совсем остолбенел. Смотрит на незнакомца и ничего не понимает. Рост вроде тот же, возраст тоже подходит, но рожа-то совсем другая. Морщинистая, строгая, брови лохматые, и глаза дикие. А у Петра Палыча лицо было доброе, забитое жизнью. Коля отступил к стене и пробормотал:
— Да что же это такое…
А дедуля поглядел на него глубинно-мрачно так и поговорил:
— Совсем молодёжь памяти лишилась. Задурит голову мраком, и он теперь и с родной матерью не будет здороваться, слова ей не скажет. Помирать будет, а он телевизор смотреть станет.
Коля телевизор отродясь не смотрел, не любил. Но, взглянув ещё раз на Петра Палыча, решил, что конец его, Коли, близок.
Он быстрёхонько сбежал вверх, к своей квартире. Увильнул, одним словом… Но дальше пошло ещё хуже…
На другой день Коля встретил Петра Палыча — и как ни в чём не бывало. Вильев Пётр — он, и лицо прежнее, и внучка при нём.
Коля не показал вида, подумав, что он во всём виноват. Поздоровались нормально. Пётр Палыч в глаза глядел, как всегда, добренько.
Дня через два Коля Веткин опять наткнулся на Петра Палыча с внучкой. На тихой улочке, сбоку. Только лицом это был уже не Пётр Палыч, лицо было иное, уже третье с виду, считая лицо собственно Петра Палыча и лицо его на лестничной клетке, впервые иное. И сейчас оно тоже было иное, с ухмылкой. Пётр Палыч внучку держать за ручку бросил, сам руки раскрыл для объятий и с криком радости ринулся на Веткина. Веткин с визгом улизнул. И всё это стало повторяться с тупой последовательностью. То у Петра Палыча обычное его лицо, то другое, с разными оттенками и нюансами. То не меру смешливое, даже дурашливое, то глубоко мрачное, то истеричное, и совсем непохожие.
Коля Веткин тогда чуть не помешался. Всё боялся, что Пётр Палыч его укусит. «Если он так меняется, то почему же он не укусит тем более», — думалось Веткину.
У соседей он по поводу лица Петра Вильева и спрашивать не решался, мол, в сумасшедший дом отправят, правда, спросил у одного старого деда, но тот погрозился в милицию позвонить. А жизнь шла всё хуже и хуже, словно углубляясь в безумный и чёрный туннель.
От всего такого расклада Коля Веткин совсем ошалел и решил отрицать самого себя. Взглянет в зеркало, улыбнётся, как нездешний, и скажет:
— А это не я.
«Главное, наплевать себе в душу и перестать думать, — твердил себе Веткин даже за обедом у себя на кухне, — наплюёшь, и вроде легче станет. Оплёванному всё равно, что творится с соседями».
На несколько дней он стих. А потом раз вышел во двор — и не узнал людей вокруг него.
Все лица какие-то не такие. Появилось в них что-то совсем загадочное, точно и сами люди перестали быть привычными и отзывчивыми, какими Веткин их всегда видел и радовался, а стали чужими, не нашими, словно свалились из периода перед концом мира. Коля тогда закричал, но никто на его крик не обратил внимания. Мол, кричит там кто-то, покричит и кончит. Вольному воля. От крика ещё никто не умирал.
Думали эти чужие так или иначе, никто им, видно, не был судьёй.
Колю Веткина тогда страх объял. Подошёл он к одному и спрашивает: «Парень, ты кто? Ответь!» А тот молчит и смотрит на него совершенно отсутствующими глазами. Холод, холод, бесконечный холод объял Веткина. И тогда побежал он, как зайчик, лихо, скорей домой, в свою квартиру. Заперся там у себя и под столом запил. Благо водки накоплен был ряд бутылок. Пил водку из горла, захлёбываясь от чувств. Не по-чёрному, а как-то инопланетно даже пил. И забыл про отрицание самого себя. Дней через семь очнулся. Квартира разбита, мебель перевёрнута, но холодильник пустой. На полу следы от чертей. Но на душе почему-то стало радостно. Похмелье был раньше, а сейчас, после семи дней, какое похмелье: одна чистота в глазах. Вышел из квартиры, еле одет. На дворе всё, как прежде, до катаклизма, народ привычный, добрый, на Веткина сочувственно смотрит: дескать, совсем дошёл, выйти к людям не в чем. А вот и Пётр Палыч стоит с внучкой. И лицо у него своё, а не чужое. Улыбается Веткину. И внучка за его спиной хихикает. И ощутил Веткин всей душою своей, что это уже надолго, катаклизма больше не ожидается внутри личности человека. Какими они были, такими вроде и останутся. Колю осенило тогда счастье, и он решил им поделиться. Видит — один внимательный старичок у столба стоит. Задумался. Но взгляд проницательный. Коля скорее к нему. И рассказал обо всё подробно, с деталями, а начал, конечно, с лица Петра Палыча. Когда Коля закончил, старичок усмехнулся и спокойненько, рассудительно так, проговорил:
— Бывает.
(И пожал старческими плечами.)
Доигрались
Роман Зяблев и Зайцева Тоня, молодые и свободные люди, жили себе в не менее свободном браке. Сдавали престижную квартиру, доставшуюся им по наследству, и не тужили. Подрабатывали художественной фотографией.
Весёлая жизнь текла, как Ниагарский водопад. С утра раздавались телефонные звонки и сыпались приглашения на самые разнообразные тусовки. Мелькали лица, лилось винцо, ошеломляла музыка.
Но не только на банальные тусовки тянуло их. Тонечка, более чувствительная ко всему незнаемому, чем сам Роман, водила его на мрачовки. Так называла он тихие посиделки на кладбищах в компании двух-трёх самых интимных друзей. Среди них Тонечка особо выделяла некоего Артура Каркова, молчаливого субъекта лет тридцати с лишним. Иногда, впрочем, он изрекал что-то непонятное, и Тонечка любила его за таинственность. Появлялся он внезапно и так же внезапно исчезал.
Кроме мрачовок, Тоня и Роман забегали и на лекции, если тема была паранормальные явления. Особенно впечатлились они одной лекцией, где на основе современных научных теорий показывались возможности выпадения из настоящего в прошлое или даже в грядущее. Роман особо надеялся, посмеиваясь, попасть на какую-нибудь тусовку в далёком будущем. Кстати, на лекции объяснялось, что такое выпадение во времени случается совершенно неожиданно, спонтанно и не зависит от воли человека, ибо происходит это по причинам глубинным, даже космологическим. И приводились случаи из западных исследований, посвящённых этой теме.
На таких лекциях неизменно возникал Артур и тут же куда-то пропадал. Однажды, подмигнув Тонечке, он затащил свободных супругов на сеанс чёрной магии. Ни Тонечка, ни Роман ничего не поняли, что там происходило, ибо попали на этот сеанс изрядно выпившими.
И ещё два раза их заносило поздно вечером «на магию», как они выражались, в неприютную и незаметную квартирку на окраине Москвы. Всегда, конечно, в сопровождении Артура. Но поскольку за день Роман и Тонечка обычно посещали два-три мероприятия, то понять ночную «магию» уже не хватало умственных сил. Тонечка только нервно хохотала, когда совершался ритуал вызова душ умерших людей.
