Квашевы недоверчиво качали головами, всё больше и больше грустнея.
— Дайте мне вас пощупать, Михаил Семёнович, — голосил Квашев у него под ухом. — Дайте!
— Да вы и так меня дёргаете! — возмутился Гуреев.
— Частичку вашу хотим! — чуть не завыла Квашева.
— Напишите о нас на том свете, — закричали они хором. — Мы требуем, мы без этого умрём… Пишите, пишите скорее.
— Скорей! — грозно прорычал Лёша.
— Да как я могу, — отнекивался Миша Гуреев, — я даже не знаю, с чего начать! Я не Данте, в конце концов!
— Как — с чего начать? — изумилась Тоня, откусив пирожок. — Начните с наших похорон.
Гуреев обмяк.
— Конечно! — поддержал Лёша. — Это же естественно! И кладбище с могилками опишите!
— А вот это не нужно, Лёша, — вмешалась Квашева. — Лишняя деталь! После похорон — сразу на тот свет! Как мы пьём чай там, коровки кругом невинные гуляют, мужики ругаются… Я жить хочу до бесконечности!
Тут Гуреев не выдержал, к тому же вспомнил о пропавшей жене. Собрав се силы, он вскочил, и хотя был щупленький, оттолкнул Лёшу и подбежал к двери. Ловко открыл её. Но Квашевы уже цеплялись за него.
— Не уходи, не бросай, — почему-то шептали они. — Ты же нас создал, почему ты уходишь?!! Не покидай!
Гуреев отбрыкивался и со словами «я вернусь!» улизнул на улицу.
Минут десять он не мог прийти в себя. Но мысль о пропаже жены завела его опять, и он побежал куда глаза глядят. Заглянул в детский сад, а потом — в книжный магазин. Прошёл мимо рядов — и что же? Вдруг увидел свою Надю, читающую какую-то книжку возле полок современных писателей.
— Надя, это ты?! — заорал Гуреев.
— Это я! А это ты?!
И они обнялись, как дети.
— Куда же ты исчезла? — спросил Гуреев.
— Да никуда я не исчезала! Я вернулась к тебе через пять минут, а тебя не было. Я обозлилась…
— Как через пять минут?! Я простоял там полчаса, а тебя нет и нет. Я бросился искать тебя, даже в кустах…
Надя захохотала:
— Ты безумец! Я пришла через пять минут. Где ты был?
— Я ждал полчаса.
— Пять минут!
— Полчаса!
Они твердили своё — как в заколдованном круге, а потом решили: всё равно ничего не понять. И, довольные, направились домой.
Но дома Миша распоясался умственно, рассказав жене всю историю с Квашевыми. Надя ужаснулась:
— Нам надо бежать отсюда! Продать квартиру и купить другую! Они сумасшедшие и могут убить тебя!
— Да они не походят на сумасшедших, скорее на каких-то упырей. Не имели своей жизни и взяли чужую.
— Не важно. Опасно жить с ними рядом. Здесь легко узнать, где мы живём. Бежим на дачу, — заявила Надя, отличавшаяся трусостью и впечатлительностью. — Твои персонажи съедят нас.
— Почему ты так думаешь? — обиделся Миша. — Не надо впадать в безумие, подождём, что будет.
Они ещё долго бедовали о том о сём за вечерним чаем. И о конце света, и о литературе, и о тусовках по разным уютным залам Москвы. Болтали по телефону. Наконец, легли спать…
Михаил Семёнович проснулся среди ночи. Надя крепко спала, даже чуть-чуть похрюкивала во сне от довольства и чувства безопасности в родной постели. Но Мише не удалось снова заснуть. Он встал и тихонько выбрался на кухню. В окне виднелись бесконечные ряды многоэтажных домов. Москва спала. Два одиноких окна светились во тьме зданий.
«Неужели я так велик? — подумал Гуреев и умилённо застыдился этой мысли. — Ведь это чёрт знает что, — думал он. — Я понимаю, такие гении, как Достоевский и Есенин. Люди сходили с ума, читая их книги. Да, мне рассказывали, что одна девушка знала наизусть весь „Идиот“. Она могла декламировать его — как стихи. Это была нормальная, но удивительная девушка. Просто Достоевский вошёл в её душу, да и память у неё была отличная. А о Есенине — совершенно уникальные случаи… Но ведь здесь-то — явно скучный роман. Предположим, эти Квашевы — сумасшедшие. Но как можно сойти с ума от такой скучной книги, да ещё полюбить её? Тут какая-то тайна, какая-то непостижимость…»
И, улёгшись в постель, он долго не мог заснуть. Наутро страхи и недоумения порассеялись. Поубавилась и тень тайны.
— Скоро Новый год, — провозгласила Надя за завтраком, отведав пирога. — Надо наслаждаться. Давай уже потихоньку отмечать Новый год.
— Нельзя, плохая примета.
— Ну, будем просто праздновать своё бытие, а Новый год — потом.
— Это можно, — согласился Гуреев.
Дня за два до Нового года Михаил вышел за покупками. Но мысль о Квашевых продолжала сверлить его душу, хотя и по-тихому, без скрежета. Неожиданно ему взбрела в голову шальная мысль заглянуть к ним. Подошёл к зловещему стандартному жилому зданию.
«Да я просто позвоню и узнаю, что они есть. Может быть, пискну чего-нибудь и убегу. Бог с ними, с такими персонажами», — подумал он.
Подошёл к заветной двери и стал звонить. Звонил, звонил, но ответа нет. Пусто, тихо за дверью. Вдруг высунулась соседка.
— Вы к Квашевым? — спросила.
Гуреев вздрогнул, услышав фамилию своих персонажей.
— Да.
— Они исчезли.
— Как?!!
— Исчезли — и всё. А два дня, что ли, назад родственники подняли шум. Дверь вскрыли и нашли записку. Я её наизусть помню: «Ждать больше не можем. Мы уехали на тот свет. Вернёмся чрез месяц. Квашевы».
Опустошённый, Гуреев вышел на улицу. Ни о чём не думал, но одна мысль пронзила его: «А вдруг „Жизнь Квашевых“ — великий роман?.. Надо срочно его перечитать».
На даче
Курилов Герман Петрович был в своё время хороший советский писатель. И человек тоже хороший. Но со временем романы его перестали читать. Скучные они были, уж такие скучные, что не передать. В конце восьмидесятых его читали только те, которые использовали его книги как средство заснуть. Очень помогало.
Последним усилием воли Курилов одолел в начале девяностых свой новый роман «Весна». Роман по инерции издали. Критики уже давно забыли о существовании Курилова, но тут один из них отозвался: «Роман Курилова „Весна“ адекватно выражает бесконечную скуку и тягомотину повседневной человеческой жизни. Сам роман до того скучен, что непонятно, что это: приём или у автора окончательно иссяк талант. Скука романа и скука жизни, изображённой в нём, накладываются одна на другую, и создаётся совершенно удушливое впечатление от всей книги в целом. Главные „герои“, если можно так выразиться, — Мосев, Синев и Чернин, до того убоги, что не дай Бог увидеть таких в жизни… Но вряд ли такие типы найдутся». Другой критик в общем обзоре книг написал лишь одно: «Роман „Весна“ настолько скучен, что от него веет жутью, не потому, что художественно изображена тупость человеческой жизни, как в рассказах Чехова, нет, роман бездарно написан, но от самого его существования веет жутью». С тех пор имя Курилова в литературе вообще не упоминалось.
