Отсутствие пивного ларька рядом, того самого, у которого ему захотелось выпить пивка, насторожило Павла. «Наверное, за ночь снесли», — подумал он. Зато дом стоял на месте. Дом как дом. Павел юркнул в подъезд. Вот и знакомая дверь, только обшарпанная, точно ее вчера облевали. Павел вздрогнул, потому что кто-то тронул его за ногу. Оказался кот. «Котик, — успокоительно заключил Павел, — это хороший знак». И, собравшись с духом, нажал на кнопку…
— Кто там? — вякнули за дверью.
— Это вчерашний посетитель, — ответил Павел. Отворила ему скуластая нервная женщина. За ее спиной — угрюмый, усатый мужик средних лет.
— Так вы не тот, не сантехник, — удивился хозяин. Павел обомлел, но решил действовать напролом.
— Вчерась я у Петра Никитича нахамил немного, — начал он. — Ну вот и пришел извиниться.
Хозяин вылупил глаза.
— Ну вот и идите туда, откуда пришли.
— Как? Разве он не здесь?
— Не тут.
— Так ведь вчера же у вас пьянка была, народу полно, Петр Никитич орден получил, праздновал от этого вообще…
— Так, так, молодой человек, — разъярилась немного хозяйка. — Так вы говорите, тут пьянка была?! Так что же это такое? В лицо врете! Мы с мужем в рот не то что водку, мы и воду водопроводную мало пьем.
Павел посерел, помрачнел, словно туча накрыла его сознание. Взглянул внутрь квартиры — боже мой, вроде та самая, но все как-то иначе.
— Что случилось? — угрюмо-серьезно спросил хозяин. — Вы ведь интеллигентный малый, не бандит, сразу видно, а в состоянии диком. Что натворили, кого ищете?
— Малининых, — побледнев, ответил Павел.
— Таких здесь нет.
— А в доме?
— И в доме таких нет. У нас фамилии все в подъезде, на табличке. Я тут, слава Богу, давно живу…
— Малинин Петр Никитич и его супруга Анна Кузьминична. Орденоносец. И дочка Верочка, — почти прошептал Павел.
К их разговору с интересом прислушивался совсем седенький, но уверенный в жизни старичок, вышедший откуда-то из глубин квартиры.
— Откель вы, дорогой? — вроде бы ласково спросил он у Павла.
— Не понял.
— Малинин Петр Никитич действительно жил в этой квартире, — сухо сказал старичок.
— Ну так вот и я говорил, — пробормотал Павел.
— Но он умер двадцать пять лет назад. Жена его вскоре тоже. Малинины здесь давно не живут. И потому пьянку здесь вчера они не могли устроить, при всем желании. Вот я и спрашиваю: откуда вы? Кто вы?
И старичок проницательно посмотрел из-за спины хозяина. Павел оцепенел, застыв в каком-то отупении.
— Родственник их, — пробормотал машинально.
— Ах, родственничек. Это бывает, — по-медовому пропел старичок. — А вчера, небось, были у покойника, соскучились, выпивали с ним? Даже нахамили ему, оскорбили беднягу? Нехорошо, нехорошо. Мертвых не надо забижать. Только извиняться надо на кладбище… Ну так, ладушки. Уходите себе по-хорошему, драгоценный.
Павел по-прежнему не мог выйти из леденящего оцепенения.
— А кстати, один человечек в доме остался, Катерина Павловна Малова, старушка восьмидесятилетняя, которая знала Малининых. Вот к ней и идите, дорогой, второй подъезд, квартира сорок. А что касается этой квартеры, то она стоит пуста, и вчера была пуста, а мы живем напротив, но внучок мой купил ее, и потому она будет всего нашего семейства, а не мертвецов ваших.
Павел наконец опомнился, взвизгнул (правда, вполне по-мужски) и с криком: «Все кончено, но понятно!» вылетел из подъезда. Вбежал во двор и сел на скамейку.
«Не умру», — подумал он. Внезапно вполне холодные мысли овладели им. Совершенно очевидно, что он попал в прошлое. Значит, такое возможно. Влип, но не насовсем. Хорошо еще, что ноги унес и остался жив. Хотя ведь там было неплохо. Но он-то не оттуда, а отсюда. В общем, можно считать, что все обошлось. Спокойней надо, спокойней. Он вспомнил тут же своего неразлучного друга Егора Корнеева, вместе они крутились вокруг самых таинственных метафизических центров в Москве. «Егорушка-то поумнее меня, более продвинутый (хоть немного моложе), — воскликнул Павел. — Но главное: к метафизикам надо, к метафизикам! Рассказать все, облегчить душу». В голове молнией восстановились чьи-то четкие слова, которые он слышал в одном центре: «Если с вами произойдет что-то явно сверхъестественное, не паникуйте, а главное, не пытайтесь понять, объяснить, это бесполезно, вне возможностей вашего ума. Примите случившееся как данное, и все».
Павел даже обрадовался, чуть не подскочил на скамейке. Именно, как данное. Не суетиться умом, понять такие вещи все равно невозможно. «Вспомни, Паша, Шекспира, — подсказал он самому себе. — В конце концов я жив, а это главное».
Павел, однако, задумался. «Нет, все-таки надо забежать к старушке, пусть и восьмидесятилетней. Что-нибудь да скажет». И Павел упрямо пошел вперед.
Старушка была совсем разваливающаяся, но разумом бодрая. Ничего не боялась, потому что считала, что скоро сама умрет, потому и открыла без расспросов. Усадила Павла чай пить — не смирялась она с одиночеством.
— Так Малининых родственничек, стало быть, — остро взглянув на Павла, сказала она. — Помню, помню, хотя сколько годов прошло. Все померли давно, а Анна Кузьминична меня очень любила. За что — сама не знаю, — старушка развела руками.
— Но как же все померли, — раздраженно сказал Павел. — А Верочка, дочка, она ведь молодая…
Старушка вдруг оживилась, расцвела, и в глазах ее вспыхнул синеватый свет.
— Ангел был, а не человек, — сказала она.
Какое-то щемящее, неостановимое чувство овладело Павлом, все в нем опять сюрреально сместилось…
— Петр Никитич какой-то орден высокого ранга получил и, мне рассказывали, отпраздновал широко… — невпопад бормотнул он, путая в уме время, место, людей…
— А потом, конечно, помню хорошо етот вечер. Я тоже там была. Плясала вовсю, — старушка облизнулась. — Только скандалом страшным все кончилось. Жуть одна, хотя время было спокойное.
— А что такое? — Павел насторожился.
— А гостью одну, Алину, на етом празднике изнасиловали. Прям в клозете.
Павел опять оцепенел. Жар поднялся изнутри.
— И что? И кто?
— «И кто», — передразнила дружелюбно старушка. — Да парень один очумевший. Дикий. Его никто не звал — откуда он взялся… А я с ним плясала, хоть старше его, но бойкая была. Но его мутно помню, из-за пьяни. На тебя немного похожий. Но тебя тогда еще на свете-то не было, — вздохнула старушка. — Тебе на вид лет двадцать пять дашь. А праздновали, почитай, гораздо боле четверти века назад.
Павел чувствовал, что он опять все углубленнее и углубленнее шалеет. Старушка заметила это.
— Какой вы жалостливый, однако… Парня этого потом, с ног сбились, по всей Москве искали. Но пропал, подлец, как ветром его сдуло. Убежал, а куда — кто его знает… Мир-то велик, — опять развела руками старушка. — А убегая, еще морду кому-то набил. Совсем обнаглел, как вот теперешние, такой же наглый.
