— Да не волнуйся ты так. Не психуй. Даже бутерброд в руке дрожит. Ну, допустим, на обычном человеческом уровне это нельзя понять, тем более, полностью объяснить. Ну и что? Представь себе кошку, она смотрит в телевизор. Передача о Пушкине или о полете на Марс. Что она может понять в том, что происходит на экране? Она помоет лапкой мордочку смирно-уравновешенно и примет это по-своему, как есть, на ее уровне, и не будет психовать, как ты. Главное, что она существует, а мало ли там, чего не узнать. Она ничего не понимает, но, слава Богу, живет. Будь как кошка.
— Ну, знаешь, твой юмор, Егор, не к месту…
— Это не юмор, а психотерапия… Но на самом деле, все серьезней, гораздо серьезней, чем ты думаешь… Допивай чай, никакой водки, и — к Марине…
Марина в этот день встала рано утром. Обе ее комнаты были не очень прибраны: валялись осколки разбитого зеркала. Механически убрала, погруженная в свое сознание. Иногда вспоминала Семена, трупа. «Надо бы его пригласить сюда из подвала, пусть отдохнет часок в хорошей квартире. И я бы на него поглядела в новой обстановке, — вздохнула Марина, — если весь мир — огромный труп, то почему бы его часть не посидит у меня здесь в кресле? Попили бы чайку, непременно индийского».
В это время звякнул телефон.
В трубке раздался странно знакомый, весело-надтреснутый голосок Безлунного.
Безлунного Марина встречала всего раза три, но наслышана была о нем, по тайным источникам, достаточно. Впрочем, о нем знали только сугубо немногие, тем более, Безлунный обладал способностью куда-то исчезать. Никто, по существу, и не ведал, откуда он и где живет.
— Что, натворили опять что-нибудь, Тимофей Игнатьич? — спросила Марина. — Давненько о вас не было слышно. И беспокоите в такую рань…
— Да как сказать, как сказать, Мариночка, — заверещали в трубке. — Тут, правда, одного из вашего окружения направил в шестидесятые годы, на бал, можно сказать…
— Так и знала. Кто это?
— Павел Далинин.
— Ох, он же еще совсем дитя. За что вы его так?
— Ни за что, конечно… Просто так, побаловался. Старички же любят баловаться, лакомство для них такое, хи-хи-хи, — хихикнуло в трубке. — Да вы не беспокойтесь. По моим данным, он вернулся…
— Хватит ваших шуточек, Тимофей Игнатьич. А если б застрял? С его нервами. Он бы там всех переполошил. По тамошним временам сумасшедший дом ему был бы обеспечен.
— Ну, не говорите… И тогда были специалисты. Они бы разобрались, и его приютили бы в какое-нибудь секретное заведение.
— Зачем вам все это?
— Обижаете, Марина. Я ведь не шутник, я всегда по делу. Это вы в эмпиреях витаете… А я практик. Вот если на практике: мордой — и в какой-нибудь будущий сороковой век, к Антихристу… Хи-хи… Что, съели? Накося, выкуси! Это вам не Рене Генона по ночам читать! — заорали в трубке. — Или, наоборот, в прошлое, но к людоедам. Туда, сюда. То в прошлое, то в будущее. Чтоб на своей шкуре познали, что такое этот бредовый мир! А не по книжкам только!
— Послушайте, вы, дорогой Тимофей Игнатьич… У нас практика совсем другая, не связанная с вашей акробатикой. Но к моей практике надо подготовить. Что же вы нашего молодого человека ни с того ни с сего спровоцировали… Направили в жилое место, где провал во времени…
— Чтоб щенок научился плавать, надо его швырнуть в воду. И вас, уважаемая Марина Дмитриевна, при всей вашей легендарности, я бы зашвырнул, да не могу: вы защищены… Зашвырнул бы я вас в такое времечко, в далекое будущее, конечно, когда демоны воплощались бы на Земле и творили бы свои дела… Вот тогда бы вы почувствовали своей нежной русской кожей аромат вечной смерти.
— Да вы, прям, поэт, Безлунный. Оставьте в покое наших людей, учтите, мы примем свои, специфические меры…
— Меня не поймаете. Но больше не буду. И Безлунный повесил трубку.
Марина вздохнула. Выпила чайку. А потом позвонил Егор Корнеев, тоже из своих, но поинтуитивней Далинина, — и все точки над «и» расставил, хотя говорил языком малодоступным для посторонних, намеками. «Бедный Павлуша, вот влип так влип, — подумала Марина, уплетая пирог, — самое интересное в этой истории — это, несомненно, сыночек. Хорош тип, наверное. Поди, сейчас где-нибудь бродит. Но надо тут крепко подумать и посоветоваться. А ребятам надо кое-что пояснить, иначе еще сдвинутся, без метафизики здесь не обойдешься. И к Орлову, и к Буранову их надо сводить, чтоб в себя пришли, на ноги встали».
Глава 6
«Еще раз кто-нибудь при мне скажет „ладушки“ — убью», — истерично подумал Павел, подходя с Егором к дому, где жила Марина. Было уже два часа дня.
Между тем поджидавшая своих мальчиков Марина решила созвать некий форум. Для начала она пригласила Трупа, сама не зная почему. Наверное, потому, что выйдя за конфетами к чаю, она вдруг встретила Семена, он был по-прежнему с таким же жутким отрешенным лицом, но в чистом костюме. «Кто приодел-то?» — спросила Марина. «Друг», — коротко ответил Семен. «С кладбища, что ли», — усмехнулась про себя Марина, но раз встретились, то одно к одному: надо пригласить, чтоб видели мальчики… Семен ничему-то не удивился и спустя час, точно как ему и сказала Марина, пришел и молча сел в кресло. Немного раньше пришел и Артем Глубоковский, свой человек, лет тридцати пяти, сподвижник Марины по эзотерическим кругам, которого она и посвятила в историю с Павлом.
— Жалко и опасно, — проговорил Артем, — ты разбирайся с ним, а я послушаю и помолчу. Потом решим…
Появление трупа (именно такое Семен и производил впечатление) ничуть не удивило Глубоковского: он знал привычки Марины. Вспомнил, что даже Орлов иногда чуть-чуть покачивал головой как бы в легком удивлении, но и в одобрении полном, глядя на Марину в момент ее «взлетов». Семен же во всей этой ситуации почему-то попросил у Марины закурить, имея в виду обыкновенные сигареты.
Наконец в дверь позвонили, и ввалились мальчики.
Павел сразу бросился обо всем рассказывать, начиная с появления на скамейке Безлунного, точно стараясь освободить себя.
Они сидели в креслах вокруг журнального столика. Глубоковский только расположился чуть в стороне. Когда наконец Павел выговорился, Труп, не обращая на него никакого внимания, спросил Марину:
— Почему твой приятель так психует?
Такой подход совершенно ошарашил мальчиков, и они замерли, не зная, что и сказать.
Но Марина скоординировала, жалея Павла:
— Господа, Семен у нас человек особый…
Егор и Павел, как близкие к эзотерическим кругам, знали, конечно, Глубоковского, но присутствие Семена было для них совершенно непонятно. «Впрочем, Марине видней», — решил Егор.
Внутренне утихомирив всех, Марина взяла процесс в свои руки и, заявив, что сострадает Павлу, отметила все-таки, что она удивлена таким нервным его срывом.
— Павел, — довольно резко обратилась она к нему, — ведь вы готовились войти в наш круг, готовились принять и понять совершенно необычайные вещи, фантастические, с точки зрения обычного человека. А провал во времени — это только начало. Есть из-за чего впасть в истерику! Что же будет дальше?
