— Но я ведь имел в виду полную реализацию, а она может наступить только вне этого относительного мира. Абсолютная реальность не может присутствовать «здесь» в полной мере, она должна умалиться. Вы можете здесь реализовать ее природу и, следовательно, войти в эту реальность, но полностью она может быть раскрыта в Самой Себе, а не здесь. Это очень тонкий момент, правда.
Черепов немного взволновался, Егор только тихонько вздыхал.
— Значит, выходит, Орлов, наш Григорий Дмитриевич, — попыталась улыбнуться Таня, — слишком торопится, символично говоря, познать то, что никто не в силах познать, и идет в ту дверь, о которой даже неизвестно: существует ли она, и если да, то куда ведет?
Буранов остановил свой взгляд на Тане. Его глаза излучали кроме молчания некую неподвижную энергию, исходящую из Пустоты, из Ничто внутри Себя.
— Орлов — это исключительный случай, — наконец сказал он. — И у него нет милосердия к самому себе. Он пускается в плаванье к неизвестному на ощупь, без опоры, во тьме, без ориентиров, без традиции, ибо никакой Традиции, никакой опоры для такого путешествия нет. Естественно, в этом случае, легко утонуть, и особым, кардинальным образом.
— Тайна гнетет ошибкой, — прошептала Таня.
— Вот и стихи об этом, — улыбнулся Буранов, и его улыбка сняла напряжение.
— Оно конечно, — прервал Черепов, — в этом ведантийском пути огромная опора на опыт тысячелетий… Многие, прежде всего, ищут безопасности, — съязвил Черепов.
Но Улюшенька ему молниеносно возразила (она лежала на травке, на животике, и все внимательно слушала):
— Ну и что плохого в безопасности? Тебе особенно, Климушка, совсем не мешает об этом подумать.
Буранов опять улыбнулся:
— Скажите честно, Клим, вы хотите себя уничтожить? Да или нет?
Черепов вздохнул.
— Поймали все-таки, — проворчал он. — С вами да с Орловым невозможно… Со стыдом должен признаться: пока не хочу… Но все-таки учитывайте эту поправку: пока.
— Типун тебе на язык, братец, — взволновалась Улюша. — Не верьте ему, Юрий Николаевич!.. Не хочет он себя уничтожить…
— Ну уж такого рода метафизическое уничтожение почище всех земных, — подал голос Егор. — В такую полувечную яму можно попасть! Ого-го! Будет еще хуже Никитушки, выпавшего из мироздания.
Но эта вспышка и сам образ Орлова погасили лишь на минуты саму ауру присутствия Буранова. Было понятно, что ничего дороже собственного Я нет.
Глава 32
Буранов побывал в «гнезде» всего несколько часов, потом за ним приехали, чтобы отвезти домой.
На следующий день Таня отправилась в Москву — повидать Марину. Некоторое (пусть весьма неопределенное) сходство ее ситуации и Орлова мучило Татьяну, вместе с тем она видела разницу: да Марина и сама подтверждала это. Но какая-то пугающая аналогия, казалось ей, в чем-то была…
Прошло восемь дней, довольно спокойных. В «гнезде» оставались, кроме Черепова и Ули, Павел, Егор и Никита. И, конечно, Виктор, который, однако, приезжал с работы к вечеру. Толстая старушка Авдотья Михайловна уезжала поболеть в город. Орлов не появился.
А Никитушка стал смирный, словно одичал в обратном смысле. Кошка Чернушка не расставалась с ним по ночам. Лизала.
— Правильно говорил Буранов, — тихо сетовал Черепов. — Не надо торопиться. Впереди — вечность. Этот Орлов действительно совершеннейший торопыга. Наперед самого Господа хочет заскочить. Метафизический торопыга, конечно, — добавлял Черепов. — И правда, Клим, что торопиться-то. Хоть немножко вздохнуть-то надо от этой гонки…
Улюшка утешала и объединяла всех.
— Я бы вас всех расцеловала и обняла бы, — приговаривала она, расставляя на круглый стол в саду всякие яства. — Как здесь-то у нас, на Руси, хорошо. Тише едешь — дальше будешь… Вон и Никита присмирел. Вчера, правда, с курами целовался. Наверное, в светлом будущем кур не будет, он и удивляется на них по-своему… Целует…
«Отдыхал» каждый как мог, но собирались часто. В один вечерок Никита почему-то навел на всех ужас своей неадекватностью.
— И всегда так, — заявляла Уля, — то смешно, смешно, вроде кур целует, то вдруг, ни с того ни с сего, такая жуть от него исходит, у меня даже коленки начинают дрожать… А потом думаю: нешто будущее этого человечества, пропади оно пропадом, таким диким будет, как этот Никита?
И тут уж Виктор не выдержал:
— Господа! — обратился он к присутствующим (Виктор был осведомлен, конечно, о всей ситуации в целом). — Весь ужас исходит оттого, что вы неправильно интерпретируете эти истории. Я считаю так: во-первых, Никита никакой не из будущего, а просто сумасшедший. Так что в этом ужасного? Мало ли душевнобольных на свете! Во-вторых. С Павлом. Здесь, конечно, насколько я понимаю, сложнее.
Павел в знак согласия иронически кивнул головой.
— Ну начнем и подойдем к этому научно, — продолжал Виктор. — Не верю я в эту чудовищность, в то, что можно попасть в живое прошлое. Ну не могу поверить, хоть режьте, хоть сто теорий предложите. Тогда весь мир, вся наша жизнь летит вверх тормашками, если так. Потому не верю.
— Воля ваша, — пожал плечами Черепов.
— И вот какое объяснение я предлагаю тому, что случилось с Пашей. Оставим в стороне наркотики, ЛСД, альтернативные сновиденья, галлюцинативный процесс, длящийся днями, совпадения, изменения сознания, даже астральные путешествия вне тела, о которых сейчас так много пишут…
— Какое уж там вне тела, если ребенка родил, — мрачно заметил Павел и подумал о сыночке.
Но Виктор, не обращая на него внимания, воспалился.
— Оставим в стороне такого рода экзотику. В случае Павла здесь будет не так-то просто свести концы с концами, совпадений много, да и к тому же этот Тимофей Игнатьич… Безлунный тоже, которого толком никто не знает, и неизвестно даже, где он живет, кто он такой вообще. Знай себе позванивает. Так вот, я думаю, что ответ заключен в этом Безлунном. Точнее, Павел подпал под атаку черной магии. Его попросту на тот период околдовали, и естественно, этот Тимофей Игнатьич. На мой взгляд, он это для своего удовольствия делает, упражняется. То, что магия существует и воздействует — это я как ученый не отрицаю: этим занимались тысячелетиями, а тысячелетиями ерундой не занимаются. Сила эта мощная, хотя научного объяснения нет и никогда не будет. На мой взгляд, с околдованным может быть все что угодно, точнее, он может принимать за реальность то, по поводу чего его околдовали. В деревне моей бабушки-ведьмы людей в свиней оборачивали, и людишки даже похрюкивали, и, кстати, ум их трансформировался. Околдованный может лжепобывать и на Марсе, и какую-то правду там увидеть. Мне рассказывали такое…
Все слушали не перебивая, занятые своим застольным делом.
— И вот мой вывод: Павел временно был под воздействием мощного магического искусства, причем изощренного… Это все объясняет. И не исключено, что Павла опять, так сказать, заколдуют, поскольку Тимофей Игнатьич жив и на него, на Павла, глаз положил. И опять же никакого ужаса и низвержения основ нет: магия дело обычное, у моей бабушки в деревне… А в Африке, а в Средние века…
