На улицах было пусто, как после пришествия Христа. Багровое солнце поднималось вдалеке. «Смерть, где твоё жало, ад, где твоя победа?» — подумала она.
Никого не было. Пошла в одиночестве по прямой.
— Я ещё успею их опередить, — усмехнулась она, садясь в одинокий трамвай. — …Марию и Кириллова.
На остановке «Бор» было пустынно. Мария, подходя, вглядывалась в одинокие фигуры. Несмотря на вставшее летнее утро, было холодно и даже как-то сумрачно, хотя отчуждённое красное солнце быстро поднималось вверх. В душе Марии был лёд и беснование; а внутри, в бездне, чернело так, как будто непознаваемое сорвалось с цепи. Рот кривлялся, хотя взор был строг и спокоен; но, приблизившись к остановке, она захохотала. По этому хохоту можно было предсказывать будущее. Юркая старушонка, вздрогнув, бросилась от неё наутёк.
Невдалеке стоял Кириллов и приветливо махал Марии рукой. Лицо его выглядело обычным, даже слегка вялым.
— Пошли, — коротко сказал он.
И указал на огромный раскинувшийся пруд в стороне от домов, но также и от всего, что можно назвать вечным. Как это Марья его сразу не заметила! Он серел, серебрился не так уж далеко, всего в шести минутах ходьбы по пустой, безлюдной дороге.
Цепкие, выжженные глаза Кати наблюдали за ними из тьмы своих впадин.
Она стояла невдалеке, незаметно, под деревом, и смеялась. Тьма не сходила с её глаз, но из уст лился улюлюкающий дикий смех. Нехорошим, тайным бугром вздымались груди… Катюша смотрит. Вот Мария и Кириллов стоят совсем близко друг от друга, вот вместе идут к пруду. Почему солнце опускается вниз, к горизонту, на востоке? Или это потому, что видимость? Вот они медленно, почти касаясь друг друга, идут. Одни.
— Я буду прислуживать им… в их протяжённом и безличном браке, — бормочет Катя.
Мария и Кириллов, как чёрная, устремлённая нелюдь, подходят к самому пруду. Медленно идут вперёд. Скоро вода коснётся их ног.
— Через минуту их не станет, — вздохнула Катюша.
Глава III. Как вверху, так и внизу
1
— Он жив?! — истерически спросила мужа красивая, вычурная женщина в ободранном платье, остановившись посреди чёрного двора.
— Лиза, ты каждый раз спрашиваешь о его здоровье. Это неприлично, особенно при мне. Уверяю тебя, что это ещё молодой, здоровый кот лет трёх-четырёх, не больше.
Муж даже строго схватил женщину за рукав. Кругом были деревья, летнее ночное небо, сумрачные облака в нём, и домишки, точно хоронившие богов.
Лиза всплакнула и, размахивая руками вдаль, бросилась в тёмную дыру своего подъезда. Мокрый пёс выскочил из дыры ей навстречу. Муж — его звали Костя — нервно поспешил вперёд. Дом был двухэтажен, но по внутреннему ощущению огромен. Казалось, в нём могли бы разместиться сонмы чудовищ. Но и так там жило достаточное количество существ. Пёс, лизнув пустоту, поднял морду вверх, на облака, словно видел там миски с пропахшим мясом мамонта. Тьма облизывала дома, и в ответ кто-то деревянно хохотал в окнах. Редкие огоньки за тихими занавесками были неподвижны.
Лиза, в такт луне, тяжело поднималась по деревянной лестнице на второй этаж. «Легка она не той лёгкостью, — думал внизу Костя, глядя на неё. — А так тяжела». Скрипнул потолок.
— Почему, почему ты не ревнуешь меня к коту?! — нечеловечьи визгливо закричала Лиза с высоты на мужа.
— Сначала не зови его Господь, — ответил Костя, поправив шляпу. — У него и так есть красивое имя: Аврелий.
Растворилась дверь в узкий, чёрный, как мысль Дьявола, коридор с бесчисленными дверцами по бокам. Вместо статуй — по сторонам — стояли вещи: комоды, тюки, чемоданы с ночными горшками и картинами. Звонко запела где-то кровать.
— Проходи, проходи, — не глядя, сказал Костя.
— Всё равно я тебе этого не прощу, — прошипела Лиза и попыталась что-то ущипнуть.
Стукнул какой-то котелок.
— Я опять забыл, где клозет, — сказал Костя.
— Но ты живёшь здесь пять лет, — прошептала Лиза. — Пойдём, пойдём скорее… к себе.
— Так и знала, знала, знала! — раздался вдруг дикий вопль из клозета.
Клозетная дверь распахнулась. Изнутри, как из мешка, вылетели полуголые, уже в летах, супруги Мамоновы — Ефим и Натали. Натали, бушуя грудью, двинулась на отчуждённо-сжавшегося Костю.
— Сколько раз я вам говорила, — заорала она, — что мы не можем иметься у себя в комнате: нет места, кругом вещи и дети!
— Предупреждали ведь: не лезьте в клозет, а стучите! — завыл Ефим и упал на пол.
— Сколько мук, сколько мук, — завизжала Натали, схватившись за волосы. — Ночью спишь, усталая… Днём невозможно полюбиться: стучатся в клозет, как крысы… Так и ночью, ночью в кои раз соберёшься, не дают покоя… Покоя, покоя! — закричала она, точно зовя на помощь.
— Я не виноват, — посерел Костя, — в коридоре двадцать пять человек…
— А мы объявление для кого вывешиваем?! — злобно зарыдала Натали. Она рванула Костю на себя. — Читайте: «Занято». Занято, занято было! — неестественным, плотски металлическим голосом закричала она. — Чорт образованный, читай: «Занято»!
Из комнат стали молча выходить соседи. В перерывах между криками Натали стояла мёртвая тишина. Вышел малоухий, серый мужик — Лепёхин — и, призрачно посмотрев на Мамоновых, погрозил кулаком в открытый, пустой клозет. Старушка Низадова выползла с зеркальцем. Зевнул появившийся пёс.
«Где Лиза? — тоскливо подумал Костя. — Где Лиза?»
Лизы нигде не было.
«Наверное, ушла к коту… Теперь всё», — ужаснулся он.
— Будьте вы прокляты, — прохрипел вставший на ноги Ефим.
Он схватил Натали за обширную талию и швырнул жену обратно в клозет.
— Хоть рож ваших никогда не увидим! — крикнул он, захлопнув клозетную кровать.
Костя у себя в комнате долго не мог найти подходящий сосуд для мочеиспускания. Как лунатик, в полутьме он бродил от буфета к кровати и к столу. Тень от взъерошенной головы пучком росла на стене. Плюнув, помочился в футляр от охотничьего ружья. Лиза не возвращалась.
Луна взглянула в тёмное окно. Наконец стукнуло в дверь, и Лиза вошла. Костя уже лежал в постели, скуксившись, словно покойник, которого не так положили в гроб.
Лизонька быстро разделась и нырнула в холодную постель, рядом с Костей… Ей казалось, что муж отключён и расписывает картины чужого воображения. Но неожиданно, с лёгким гортанным криком, он потребовал любви. Лизонька, распластавшись, покраснела: в уме виделся образ кота.
— Прости, прости, прости! — почти закричала она этому образу.
Без прощения у кота она не смогла бы даже кончить.
Но сейчас было особенно тяжело. Несмотря на внутренний визг «прости», чёрная морда Аврелия с укором смотрела на неё из глубин. Костя, как чемодан, болтыхался наверху. Но даже чувственно наслаждение не было наслаждением — всё снимали униженность и стыд за соитие перед котом. Даже кожа трепыхалась от безобразия.
