— Я люблю тебя, — прошептала она с пугающей страстью.
Станислав посмотрел на лежащий у нее на коленях топор и потрогал свою голову.
В ответ на этот жест Лиза завизжала, причем мрачновато.
На визг в комнату тут же ворвалась старуха.
— Тебе опять хочется кого-то любить! — хрипловато выкрикнула она, обращаясь к Лизе. — Дрянь! Тебе что, мало Пети и его судьбы! Оскар Петрович тебя осудит!
И она схватила топор с колен Лизы.
Та почему-то мгновенно покорилась, и они вышли, оставив Станислава одного. Тот довольно быстро заснул.
Глава 5
Лена и Алла вернулись в Москву полные надежд. Данила, простившись, сказал, что исчезнет на некоторое время.
— Ургуев проявится. Где-то это наш человек, — предупредил он. — В конце концов, мы все тут уже немного измененные, не правда ли?.. Один Степан чего стоит, да и я неплох…
Девочки согласились.
…Вечером сидели они на кухне в присутствии Ксюши (Сергей укатил в командировку), рассказывая ей и обсуждая одновременно.
— Теперь я знаю одно, Алла, — заключила вдруг Лена. — Мне надо искать вместе с тобой, но свое. Конечно, помогая тебе при этом.
— А что свое? — осторожно спросила Ксюша.
— Только среди измененных можно найти хотя бы намек на ответ…
— Какой намек?
— Есть ли здесь в творении, во Вселенных, нечто тайное, загадочное, чего нет в… Центре, в Первоисточнике. Можно ли быть здесь и стать абсолютным неразрушимым существом? Что значит Вселенная — вспышка и потом погибель или несокрушимая тайна?.. Я хочу жить, здесь и сейчас, вечно, хоть изменяясь, но оставаясь самой… — как в бреду проговорила Лена. — Жить в Боге, но быть самой, самой, самой. — Ее глаза заволокло безумие жизни. — Жить во Вселенной. Жить, чтобы сойти с ума от любви к себе… И не погибнуть… И понять, что Вселенная — не бред, который должен исчезнуть в Абсолюте… И не что-то низшее… А главное — быть, быть, абсолютным существом, андрогином, вне смерти, пить вечный поток бытия…
— Опомнись, Ленка! — воскликнула наконец Алла. — Ты кто? Ты ведь только человек, почему ты забыла об этом… Мы в Калиюге, времени Конца. Во всем мире, везде, железное кольцо тупости, профа-низма и черного безразличия к духу, власть денежного мешка и идиотов или выходцев из ада. Мы не живем даже во времена Шанкары или Вьясы, величайших гуру Индии… Да с твоими претензиями надо было бы вообще родиться в другом цикле, в другом человечестве… Опомнись! Мы действительно бессильны по сравнению с этими светочами древних… Опомнись!
— Не все так однозначно, — возразила Лена, придя в себя. Ее глаза опять стали прежними, в них на время исчезло священное безумие. — Всегда есть возможность прорыва. Тем более на фоне агонии. Еще натворим такое, что им, великим, древним, которые беседовали с богами и Небом, и не снилось…
И она подмигнула Алле. Ксюша умильно расхохоталась.
— В другом смысле, но натворим, набедокурим, взбаламутим. — Лена уже смеялась. — Один Загадочный чего стоит… Думаю, что скоро откроем таких, что сам Загадочный застонет… Агония лучше Золотого сна!
…Шли дни, но Загадочный не давал о себе знать. Все затихло в потаенной Москве. Лишь шепот в душе говорил о случившемся. На несколько ночей где-то появлялся Степанушка, иногда с Лесоминым. Все чего-то ожидали.
Только Степанушка розовел от своих мыслей, и считал он, блаженный, что Станислав уже давно в покое. Все так замерло, что даже Андрей не кидался на прохожих.
— Пропал, пропал наш Загадочный, — шептала Ксюшенька на ухо мужу, утонув в перине. — Нет тайны, нет и жизни. И нет Стасика. Спать лучше, спать сладко… Иногда я ненавижу эту глупую Вселенную с ее звездами и бесконечностью. Дутая, мнимая бесконечность. Капля моего сознания больше, чем все это вместе взятое. Заснула, изменилось состояние — и где эта Вселенная? Ее просто нет. Сознание пробудилось — и вот появилась она, ни с того ни с сего… Помнишь:
А явь как гнусный и злой подлог —
Кривлянье жадных до крови губ.
Молюсь: рассыпься, железный бог,
Огромный, скользкий на ощупь труп.
А чего молить-то? Выбросить этот труп бесконечный из своего сознания — и его нет.
И Толя соглашался с женой, потому что любил ее, вне ума.
И в этот же вечер в центре Москвы, в Палашевском переулке, где когда-то жили богобоязненные палачи, в квартире, в которой проживала Сама, Любовь Петровна Пушкарева, знаменитая экстрасенска и контактерша, на диване, расположившись, Нил Палыч, возвратившийся из ниоткуда, беседовал с хозяйкой наедине.
— Люба, — уютно-мрачно бормотал Нил Палыч, — то, что случилось в квартире Аллы, — идиотизм. Идиотизм в невидимом мире. Здесь идиотизм — это нормально. Но там… страшно подумать… ведь все это спроецируется сюда.
Пушкарева отмахнулась.
— Нил Палыч, ведь мы о Станиславе Семеныче, им озадачены. А эти феномены, идиотские или заумные, по большому счету к нему отношения не имеют. Поверьте. Я выходила на контакт по поводу вашего Стасика. Иногда молниеносно. Я завизжала.
— Завизжали?! Вы?! — У Нил Палыча округлились глаза.
— Да, да! Потому что сигнал был: Станислав ушел туда, где разум пожирает сам себя…
— Не верю. Он в лапах изощренной нечистой силы, патологичной, но в то же время традиционной… Опасной…
— Да нет же. Гораздо хуже. Вы знаете, контакты со сверхчеловеческими духовными силами бывают ужасны. Последнее время я чувствую себя раздавленной. Как дрожащая тварь. Но выход к положению Станислава еще ужасней. В конце концов я стала любить земную жизнь, потому что в теле защита от этих господ… Особенно после Стасика вашего, да, да, я стала дрожать за свою жизнь. Поверьте, улицу перехожу, а коленки дрожат, и спина потеет, — хихикнула она.
Нил Палыч ничего не понимал и пучил глаза.
— Как?! И это вы?! — бормотал он.
— Да, это я. — Глаза у Любовь Петровны расширились. — А что? «Умру — и забросят боги…» Куда?..
— Это метафора, — возразил Нил Палыч. — Никуда они вас не забросят. Мы должны быть сами по себе.
— Вы-то такой. А я вот связалась… Не по силам…
— Так вы поосторожней выбирайте персонажи.
— Они слишком часто меня не спрашивают.
— Станислава нам не найти, — вдруг закончил Нил Палыч и поглядел в окно.
Не увидев там ничего, он выпил чаю.
Глава 6
Посещение Лизы, рано утром, с топором, не сказалось на сне и сновидениях Стасика. После всего он проснулся поздно, почти в полдень.
Прежнее его состояние, при котором все было чуждо и непонятно, снова овладело им полностью.
