Он сделал паузу и громко заключил:
— Мы хотим нормализовать ад!
Тут уж Царев не удержался от хохота, а Слава только вытаращил глаза.
— Что вы смеетесь? — продолжал Лютов. — Все познаваемо, и ближние иные миры тоже. Я открыл методы. Мы все сольем воедино, мертвые будут жить, мы нормализуем и этот мир, и ад, просвещение коснется самых низов ада, мы все устроим, и род людской будет жить вечно и как в научном раю…
Царев устало махнул рукой:
— Оскар Петрович, куда ж вы с вашими компьютерами лезете в ад?.. Значит, вы совершенно не понимаете природы ада… А если вы используете некоторые тайные знания, не зная их подлинного смысла и извращая их, то вы получите кошмар, а не рай.
— Все проверяется опытом, — сухо возразил Лютов.
— Да, Оскар Петрович, зачем вам все это? Сидели бы и занимались своей фундаментальной физикой, и бог с вами, — вмешался Слава.
Неожиданно Лютов опять как-то преобразился, стал не по-научному грустный и даже поэтичный. Он вздохнул:
— Скучаю я без бессмертия. Вот что. Скучаю. Потому и творю невозможное.
Возникло сочувственное молчание. Лиза нехорошо улыбалась.
Лютов ткнул жирным пальцем в ее сторону:
— Вы не подумайте, что она — вампирша. Лиза — нормальная, тихая, интеллигентная девушка, учится… Она просто любит современную поэзию.
Лиза действительно выглядела интеллигентно, смущали только не в меру багровые губы и ряд других странностей. Лютов заметил взгляд Филипова и заявил:
— Губы у нее такие от болезни, а не от крови вовсе.
Лиза мило улыбнулась. Царев тут же дружелюбно спросил:
— Оскар Петрович, вы не пересекались случайно с неким Станиславом Нефедовым?
— Случайно пересекался, — не совсем дружелюбно ответил Лютов.
— И что? Где он сейчас?
— Мне он не подошел. Мы расстались. А не так давно заезжали тут вместе с вашим Нефедовым неизвестные мне люди, наверное, из какого-то частного института или… Хотели ко мне его пристроить. Но я, конечно, отказался. И они повезли его к какому-то Мите. Именно к Мите, так я расслышал…
Возвращались гости, когда уже стемнело. Шоссе было довольно пустынно.
Филипов, который вел машину, заметил:
— Насчет Пети и тому подобного мой друг Дальниев, думаю, сможет поставить точки над «i».
Царев молчал. Слава вздохнул:
— Но все-таки мы теперь кое-что знаем о Стасике. Спасибо тебе, Сева.
Обсудив далее, пришли к выводу, что «Митя» должен быть не простой человек, не с луны свалившийся в тайную Москву, и потому его можно найти среди «наших». И что «Митей» его назвали неспроста, значит, он так и идет под этим именем, а не по каким-то иным приметам или фамилиям.
Ростислав вернулся домой обалделый, но скоро пришел в себя.
Между тем Лена хотела сейчас одного: сблизиться с Филиповым и пусть даже украсть у него «ключ к бытию», ключ к непрерываемой жизни. Судьба Стасика отошла на второй план, хотя она нередко названивала, как обычно, и Алле, и Ксюше. Билось ее нервное, бедное сердечко, приближая с каждым стуком пусть еще далекий конец, а сознание было полно одним: успеть бы, успеть. И крик, биение этих бесконечных вселенных познать: что в нем? есть ли намек на последнюю тайну, того, что живет? Как-то лихорадочно договорилась о встрече с Ростиславом, хотела поехать с Сергеем — тот опять был в командировке.
Филипов и так выделил Лену при первом же общении, и ясно для него было, что она хочет. «Ей-то помочь можно, попытаться обучить практически, она стремится к этому и достойна вполне», — думал он и для первой встречи такого рода, хотя бы для первой беседы, предложил ей просто встретиться днем в одном тихом, малолюдном кафе на проспекте Мира.
Лена поехала на это мистическое свидание на метро. Она любила быть среди своих соотечественников, и ни толкотня, ни угрюмо-унылый вид некоторых, забитых заботами, не смущали ее.
Усевшись, она видела лица, и помимо общего утробного сходства с собой она замечала те лица, а их было немало, точнее — глаза, в глубине которых дремало будущее России. Что-то фантастическое, но родное и мудро-безумное виделось ей в этих глазах. Но пока все это блуждало внутри. Она вышла на улицу, в поток людей, и родная аура всех защищала ее от мрака.
…В кафе действительно пахло уютом и от цветов, и от тел официанток…
Ростислав приветствовал ее неожиданно робко, как сестру по духу. Из напитков выбрали кофе, и Лена сразу рассказала все тайно-метафизическое о себе. О своей жажде не Света, а Бытия.
— Я преувеличиваю, чтобы заострить, пусть это метафизически звучит даже цинично, — поправила себя Лена. — И я понимаю, конечно, всю опасность, все подводные камни этого.
Ростислав и так такое предчувствовал, и его ответ зазвучал довольно резко:
— Лена, оставим Свет в покое. Так или иначе он связан с Бытием… Лена, я уверен, вы подготовлены умом, в теории… А практика здесь может быть разного плана, но она трудна, требует усилия, и, кроме того, дар к этой практике или дан, или не дан. Если он не дан — ничего не поможет. Я имею в виду не только свой опыт или путь… Мне было дано, и это главное, но в какой-то момент дверь захлопнулась, точно свыше сказали: пока с тебя хватит.
Но я получил чудовищную энергию жизни, она сказалась и телесно, и мне пришлось обуздать свое тело. С этим генералом шутки плохи. И я перевел в конце концов свои ключи жизни в поток бессмертия, в поток осознанного чистого бытия — вы понимаете, конечно, о чем я говорю. Но не только. Часть энергии по-прежнему прикована к так называемой жизни и ее продолжению, бесконечному по нашим понятиям продолжению… Двойственность, так сказать…
Затем Ростислав набросал ей картину практики и как проверить, будет ли открыта дверь. И описал также, в какую дьявольскую западню можно попасть, если не обуздывать жажду жизни покоем высшей смерти, которая ведет в глубины Божественного Ничто.
Ростислав улыбнулся.
— Здесь мне помог Друг. Тот самый Дальниев. Он мастер и Бытия, и Смерти, высшей Смерти. Правда, у него, пожалуй, перекос в сторону последней. У меня наоборот. Но он многому меня научил. Без него я вполне мог впасть в такое опьянение, что все демоны попадали бы с веток жизни…
Филипов жутковато-громко расхохотался. Но Лену это не смутило. Она почувствовала, что сама сейчас упадет со стула на пол от прилива дикой радости бытия. Чтоб усмирить себя наркотиком в форме кофе, она отглотнула из чашечки.
Филипов заметил это и брякнул:
— Тише, тише… А то мы тут вместе начнем плясать в экстазе безумной радости жизни.
— Все наши соотечественники должны обладать этим, — сурово сказала Лена, взглянув на окружающих. — Пока многие слишком мелко любят себя, чуть не измеряют это деньгами.
