Оля была прихожанкой бедной православной церкви на окраине Москвы.
Батюшка там, старенький, как будто вышедший из прошлых столетий, боялся за ее существование на земле и молился о ней, как молились в старину.
За ее существование на земле опасались и ее друзья. Ей никто и ничто не угрожало, кроме ее самой: она была, казалось, несовместима с этим миром. И тем не менее эта несовместимость и влекла к ней многих людей.
Когда Олечка входила в больничную палату, где лежали обреченные, обреченность падала с них, как туман. Даже самые тупые чувствовали, что бессмертие есть.
— Дай нам частицу твоей души! — кричал ей с постели раковый старичок.
— Такая частица есть в каждом, — ответила тогда Оля.
— В каждом, но во тьме, — заметила врач. — Не как у вас.
Были случаи истерики, когда видели ее. Не всегда все происходило гладко. Один молодой человек взвыл, увидя ее, и закричал:
— Зачем вы здесь? Вы нам мешаете!
Но большинство признавало, что в ней таится потерянная часть человеческой души.
— Когда-то мы все были такие, — вздыхала больная старушка из палаты необреченных.
Больше всего поражало отсутствие эгоизма и личной заинтересованности.
— Это даже не политкорректно, — заметил какой-то журналист.
Алла и Лена души не чаяли в Ольге.
— Ваши идут страшным путем познания того, что не дано людям знать, — повторяла им Оля.
— А ты путем Любви, — отвечала ей Лена.
Но и Оля не чуралась знаний, Богословские труды великих Отцов и учителей Церкви лежали и на ее столе.
— Но твой истинный Божий дар — это твоя душа, Олечка, — говорила ей Алла. — В твоих глазах есть то, что навеки потеряло современное человечество.
— Не говори так, Алла, не говори. Не все потеряно, — возражала Ольга.
— Да я знаю, не все и не всеми потеряно, — улыбалась Алла.
Это было года два назад.
И вдруг Лена позвонила Алле, которая как раз в это время завтракала вместе со Станиславом и Андреем, но к телефону подбежать успела.
— Ты представь, Оля Полякова объявилась, — провозгласила Лена. — Она уезжала в глубь России. Даю ее телефон и адрес!
И они встретились — Алла и Оля, там, в маленькой квартирке Поляновой.
Говорили долго-долго, погрузившись в общение. В конце концов Алла, ошеломленная, сказала:
— Оля, ты все больше и больше уходишь по своему пути. Этот путь ведет в какой-то высший, особый рай, созданный, чтоб существа могли бы отдохнуть от патологической злобы и ненависти, глубинным идиотизмом раскинутой по всему этому миру, гнездящемуся в каждой клеточке его обитателей. Как ты можешь жить здесь, да еще в их теле?
— Аллочка, я стараюсь ни о чем не задумываться до крайности. — Оля только развела руками. — Живу и живу. Через меня проходит то, чего нет в этом мире, я знаю это, глупо отрицать… Ну и что? Я рада уйти отсюда в любую минуту, если на то Божья воля. Как на Руси, у нас, говорилось: здесь мы в гостях, а там дома. Но тут у нас я вижу много страданий и много людей на редкость чистых, живых, открытых… Они не поддались механизму превращения в манекены…
— Конечно, конечно. Кругом одни парадоксы. Мир проклят, а в нем жители рая. А через тебя, Олечка, проходят такие волны неземной нежности ко всему, что существует, что мне становится страшно от этого несоответствия Неба и земли…
— Закончим, Алла. Естественно, я не ставлю себя высоко. Вот вы все рветесь в непостижимое, за грань… Лучше еще раз расскажи о Станиславе.
В конце концов Алла попросила Олю приехать к ней, поговорить со Стасиком, может быть…
— Я знаю, мы вспоминали об этом, что твое воздействие нередко встречает сопротивление. Но попробуем, — страстно добавила Алла.
— Не знаю, — засомневалась Оля, — случай со Станиславом уж слишком странен и запутан…
И они попробовали. Станислав встретил Олю радушно. Оля, как всегда, ничего и не делала специально, просто была, и все. Но радушие Станислава не перешло в освобождение, в возвращение. Точно образ, красота, свет, вся аура Оли прошла сквозь него, была принята, но не изменила страшной замкнутости его состояния. Все было хорошо, но хорошее ни к чему не привело. Олино предчувствие оправдалось, хотя…
Зато на следующий день Оля прикосновением руки излечила девочку-малыша.
Это произошло впервые и почти случайно, и она ужаснулась, не смея отвергнуть свой новый Божий дар.
Глава 20
В тот день во дворе, где жила Алла, долго выла собака. Она сошла с ума, пристально глядя в глаза хозяина. Что же таилось в глазах этого человека — никому не было известно.
Но Алла ждала гостей. Наконец-то решилась пригласить Ростислава Андреевича, Короля бытия, и его Друга — Дальниева Антона Георгиевича, при котором Ростислав всегда более тих и разумен в стихии своего невиданного существования.
Однако так же, как в приход Ольги, Станислав был неприступен, хотя и общался с гостями на своем уровне.
Он совершенно сбил с толку Ростислава, утверждая, что тот похож на смерть. Такое Славе не шептали даже черти во время сновидений.
Дальниев тем не менее не был смущен потусторонней развязностью Станислава и только внимательно его созерцал.
— Мы все-таки вернули вам мужа, Алла, — тихонько вставил Слава, когда Стасик вышел зачем-то из комнаты. — Но дальнейшее не в наших руках, ей-богу, я это чувствую. Уж очень далеко ваш Станислав зашел.
Стасик, видимо, слышал последние слова, потому, когда вернулся, дико проговорил:
— Я не ушел. Я здесь, я здесь! Здесь так интересно, на земле. Людей нет, а существ много. И провалы. Ха-ха!
Впервые после возвращения в квартиру Станислав рассмеялся, и его хохот походил на крик птицы.
— Садись, Стас, — мрачно сказала Алла. И он покорно сел.
Моментами Алле казалась, что ярость бытия, мелькавшая порой в глазах великого Славы, заразит ее Стаса и вызовет взрыв или губы его захотят крови, крови жизни.
Но спустя мгновения чувствовала — поток идет в Стаса, но он сам вне его. И Алла молчаливо, незримо для других плакала, будто, несмотря ни на что, Стасик оставался тем, кем был для нее раньше.
Внезапно Дальниев спросил:
— Станислав, скажи, ты знаешь себя, ты знаешь, кто ты? Кто? Скажи.
Даже губы Стасика не дернулись, хотя бы чуть-чуть, от такого резкого вопроса. Он сразу, но медленно ответил:
— Этого я не знаю и не узнаю никогда. Да и зачем мне знать?
…Когда вышли прощаться в коридор (Станислав остался в комнате), на глазах у Аллы были слезы.
— Держитесь, Алла, — Дальниев посмотрел на нее. — Претерпевший до конца… Сами знаете…
