Земляной приподнял крышку. Вытащил сверток. Развернул. И замер.
– Это же…
– Вечерница. К слову, у нее коробка таких клубней.
На лице друга и партнера появилось то самое выражение нежности, которое случалось во время недолгих, но довольно-таки частых влюбленностей.
– Моя ж ты…
В следующем свертке оказались листья.
– Кровянка красная… ты знаешь, сколько это стоит? А здесь… тонконог сизый? И говоришь, у нее еще есть?
– Целая кладовая.
Земляной бережно раскрывал сверток, совал длинный нос, вздыхал и убирал обратно.
– Слушай, а может, ты на ней женишься? – он поднес к губам нечто похожее на ком то ли пуха, то ли белой пыли. – Она умрет и завещает нам все…
– А может, лучше мы снимем проклятье и оставим ее при школе вместе с оранжереей, в которой все это растет?
– Вечерница не растет в оранжереях.
– В обыкновенных, может, и не растет, а вот у Анны вполне себя неплохо чувствует. Зацветать вот будет.
– Зацветать? – Земляной встрепенулся. – Серьезно? Когда?
– Понятия не имею.
Блеск в глазах Алексашки несколько настораживал.
– Это же… – он вскочил, но пух свой не выронил, напротив, держал в сложенных горстью ладонях, бережно баюкая. – Это же… ты не понимаешь… пыльца вечерницы… она зацветает через пять лет в лучшем случае… и если снять пыльцу, то…
– Пыльца там тоже была. Кажется. Не уверен.
– И ты не взял?!
– Я ж не знал, что она тебе нужна…
– Двоечником был, двоечником остался. – Пух вернулся в коробку, а Земляной вытер руки о штаны. – Значит, так, завтра ведешь и знакомишь меня с этой… чудесной женщиной, а дальше мы вместе думаем. Думаем, думаем, глядишь, чего-нибудь надумаем. А нет… будем напрягать старика.
– Полагаешь?..
Алексашка нежно погладил коробку, которая, надо полагать, весьма скоро окажется в лаборатории, в старом шкафу, на двери которого Земляной навесил пару щитов и амбарный замок в слабой надежде уберечь сокровища от подопечных.
Выражение лица его, весьма живое, сделалось отчетливо тоскливым.
– Я постараюсь сам, конечно, но… дед хоть и дерьмо редкостное, но лучший в этом деле…
– А ты?
– А я… ты же помнишь. Бездельник. Бездарь… что там еще? Я даже не уверен, что он отзовется. Хотя… зависит от того, что там за проклятье. Любопытство у деда всегда было сильнее гордости.
Анне не спалось.
Подобное и прежде случалось, и тогда она выбирала из череды склянок ту, которая с узким горлышком и сургучной печатью. Отсчитывала семь капель терпкого травяного настоя, растворяла их в молоке, глядя, как приобретает оно характерный голубой оттенок.
Пила. Закусывала горечь медом. И возвращалась в постель.
Снотворное дарило яркие сны, и порой возникало даже искушение прибегнуть к нему просто так, ради самих снов, но Анна держалась.
Сегодня она, покачав на ладони пузырек – оставалось больше половины, – вернула его на место.
Проклятья не снять.
Ей обещают, но Анна точно знает, что его не снять. Снова будет боль. И мучительное восстановление, только вместе с телом вернется и тьма. И прорастет в очередной раз. В который? Она не знала. Бросила считать после дюжины…
Так зачем себя мучить? Или ей интересно? Школа. Дети.
Своих у нее никогда не будет, а эти… полукровка, который понравился снежным лилиям. И тот, другой, слегка застенчивый, но явно гордящийся собственной силой. Он старательно держался по-взрослому, только от этого не переставал быть ребенком.
Есть и другие…
И никто не заставит Анну остаться при школе, если ей не понравится. Зато ей не нужно будет искать накопители с темной силой.
Она прижалась лбом к холодному стеклу.
Она не ответит согласием. Согласие – это обязательства, которые Анна не хотела на себя принимать. Ей не так много осталось, чтобы тратить время на исполнение ненужных обещаний. Она… она всего-навсего попробует.
Ветер коснулся щеки, будто утешая. Зазвенели едва слышно листья камнелистника, стало быть, через пару дней и снимать придется, чтобы, налившись тяжестью, не повредили побеги.
Опять же, можно мальчишек попросить.
И в оранжерее много работы. Стоит признать, что Анна не успевает. И быть может, давно следовало бы нанять помощницу, но почему-то мысль о посторонних людях в ее владениях вызывала глубочайшее отторжение.
Тогда выходит, что соседа она не воспринимает посторонним? Как такое возможно?
Ветер пощекотал шею, скользнул по рукам, обвивая их теплом.
Завтра. Анна подумает обо всем завтра. А сегодня… семь капель, молоко и пол чайной ложки меда.
Сны получились цветными.
Они появились с самого утра, ее странные соседи.
– Доброе утро, – Глеб приподнял шляпу, приветствуя Анну и госпожу Верницкую, которая взяла за привычку прогуливаться по улочке, пристально наблюдая за всеми. – Надеюсь, не помешаю…
От снов осталось ощущение волшебства. И робкое ожидание чуда.
– Хочу представить вам моего друга и соратника. Александр Земляной.
Еще один мастер Смерти, тьма которого, в отличие от силы Глеба, ощущалась остро, болезненно даже. Она не просто окутывала мужчину, она пронизывала все тело его, наполняя что кости, что плоть. И ему, должно быть, было тяжело.
Но он улыбался. Так легко и искренне, что Анна почти поверила. Вот только ветер, от которого не спрячешься, шепнул: «Ложь».
И Анна согласилась. А еще испытала легкое разочарование: она не любила лжецов, пусть и таких вот очаровательных.
Александр раскланялся с госпожой Верницкой, поцеловал обе ее руки, что-то сказал… Анна не услышала. Она смотрела на тьму. Она слышала тьму.
И Александр понял.
Его улыбка на мгновенье потускнела, а из глаз выглянула тьма, та самая, живая, любопытная. Кто сказал, что она так уж сильно отличается от людей?
– Несказанно счастлив быть представленным даме столь безусловно очаровательной… – он поцеловал и руку Анны, легко коснулся губами, но проклятье тотчас ожило. – Простите. Порой забываюсь. Привычки, они такие. Где бы мы могли поговорить приватно?
Он не отбросил маску насмешника полностью – ветер знал, что все люди носят маски, только одни привыкают к ним более других, – но лишь позволил коснуться края себя настоящего.
Не Анне – ветру. Ветер, он видит куда больше людей.
– Прошу. Только… – она поморщилась, пытаясь унять внезапную боль в ноге. Снова левая. Вот уж не хватало. Ольга Витольдовна смотрит и не собирается упускать ни мгновенья этого спектакля. – Не будете ли вы так любезны…
