Только сперва переодеться надобно. Конечно, она не в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, но и домашний костюм… чересчур уж домашний.
– Что ж, – Павел Аникеевич редко улыбался даже в те времена, когда Анна помнила его чуть полноватым, стеснительным юношей, которого отличали старательность и просто-таки фанатичная вера в правоту Никанора. С тех пор минуло больше десяти лет, и Павлуша превратился в Павла Аникеевича, но изменился мало. Разве что залысины появились.
Легкий летний костюм цвета слоновой кости был куплен под настроение во время прошлогодней поездки в Петергоф. Вероятно, он давно уже вышел из моды, но Анне по-прежнему нравился.
Легкий шарф. Босоножки на плоской подошве. Сумочка и…
И она просто проедет вдоль набережной. Быть может, заглянет в чайную, раз уж все одно здесь будут мастера. Встречаться с мастерами ей не хотелось.
Браслет спрятался под рукавом, и ничего-то Анна не почувствовала, даже появилось опасение, что браслет этот на самом деле обманка, что нет в нем смысла иного, нежели желание Анну успокоить. Впрочем, мысль эту она тотчас отогнала: врать Никанор бы не стал. Не тот характер.
Мотор заурчал. Зарокотал, знакомясь. И с места принял мягко, осторожно даже.
Анна медленно проехала по улице, привыкая к мотору, а он, казалось, присматривался к ней. И ей хотелось думать, что она ему понравится…
Подарит. Кому-нибудь, потому что мотор не заслуживает того тихого существования, которое она для него определила. Догнивать в старом сарае? Нет, он создан для скорости. И Анна найдет хорошего хозяина. Потом.
Она свернула на Заречную улицу. Странно, реки в городке не было, а Заречная улица имелась. Заржала лошадь, зазвенела конка, то ли приветствуя Анну с ее ручным чудовищем, то ли, напротив, возмущаясь их появлением.
Мотор мягко подпрыгнул на рельсах.
Камни мостовой почти не ощущались, и Анна, рискнув, прибавила скорости. Вот так, мимо памятника Освободителям, весьма помпезного, но несколько испорченного чайками. И снова гудки, на сей раз от моторов, которые привыкли кружить по площади, благо та была велика и указом градоправителя освобождена от торговли.
За площадью виднелся парк.
Анна поморщилась. Когда-то она предлагала помощь, но комитет по благоустройству, возглавляемый женой градоправителя, решил, что лучшая помощь – финансовая, а с прочим справятся нанятые садовники.
Справились. Как-то.
И если радикальную обрезку старых тополей Анна могла бы принять – деревья и вправду следовало омолодить, то вот то, что сделали с кустами бирючины… Да, возможно, те чересчур разрослись, но это же не значит, что следовало выкорчевать их под корень.
Выровнять рельеф, уничтожив популяцию редких малых лилий, а с ними ушли в небытие неприхотливые ландыши, ромашки, васильки и прочие, недостаточно благородные цветы.
Цветам полагалось расти в цветочницах, а газонам – зеленеть.
Нет, парк получился… милым? Пожалуй. Ухоженным. Идеальным.
Неживым. Но это, кажется, заметила лишь Анна. Она обогнула его по Швейной улице, где выстроились в ряд одинаковые дома. Два этажа, односкатные крыши, общие дворы и мастерские, переходящие из дома в дом. Кружева, ленты, пуговицы, броши и булавки всех видов. Здесь все еще витал специфический запах красок, хотя красильные мастерские давно уже стояли за городской чертой. Зато улица была прямой и широкой.
А вот Весенняя вихляла, и Анне пришлось скинуть скорость, чем и воспользовались окрестные мальчишки. Они долго бежали следом, визжа от восторга.
Вот и окраины. И прямая дорога, возникшая, стоило признать, стараниями градоправителя. Дорогу Анна оценила, и не она одна. Мотор взревел, и… она летела. Вновь летела.
Полузабытое ощущение скорости заставило Анну улыбаться. Она опустила боковое стекло, и ветер ворвался в салон. Он коснулся щеки, принес запахи моря и берега. Она тысячу лет не выходила к морю. А ведь в первые дни каждый день нанимала извозчика, выезжала к берегу просто так, просто посмотреть – и вот все забыла, все забросила.
Анна рассмеялась, не боясь быть подслушанной: ветер не выдаст. Он здесь, рядом. Он понимает. И еще быстрее. Так, чтобы солнечная дорога – и под колеса, чтобы взлететь по этой дороге до самых небес… До небес не получилось, а вот старый лес вдруг оказался рядом. Он приветливо загудел голосами деревьев, и ветер оставил Анну. Ему хотелось погулять в ветвях.
Анна сбросила скорость и развернулась. Возвращаться?
Ей не хотелось. Быть может, позже, когда проклятье напомнит о том, что Анна вовсе не такая, как другие люди, что ей следует вести себя осторожней или…
Или она разобьется? Влетит на полной скорости в дерево. Чем не смерть? Быстрая. Легкая. Без мучений. Нет.
Она остановилась на берегу и, выбравшись из мотора, провела ладонью по раскаленному капоту:
– Тебе понравилось? Быть может, завтра попробуем вновь?
Анне показалось, что она уловила одобрение.
Она сняла обувь. И костюм бы сбросила – здешний берег был прилично диковат, безлюден пока. Чуть позже, когда солнце войдет в свои права, здесь появятся люди из числа приезжих, которыми каждый год наполняется город, а пока…
Она может позволить себе пройтись по линии прибоя. И коснуться шелковой воды пальцами. Найти круглый камушек. Понаблюдать за мальками, которые настолько осмелели, что подобрались к самым ногам. Они тыкались в пальцы, а стоило пошевелиться, бросались прочь.
Здесь было хорошо.
Анна не знала, сколько времени провела на берегу. Много. И это было отличное время, но в какой-то момент она ощутила жажду. А следом и голод. Стоило бы взять с собой не только сумочку с кошельком. Что ж… завтра она соберет корзину для пикника: вряд ли строители управятся за день, а с пересадкой… можно нанять помощника. Временного.
В конце концов, Анна заслужила выходной.
Она омыла ноги морской водой, надела босоножки. Конечно, песок прилипнет, но все равно переобуться не во что. И костюм слегка измялся. Но сейчас эти мелочи совершенно не портили настроения.
В городской кондитерской, которая за последний год стала будто бы больше, было довольно-таки людно. Впрочем, день выдался жарким, а лимонад здесь делали отменный. К нему предлагали пирожные, что песочные корзиночки, украшенный горами взбитых сливок, что длинные палочки эклеров с маслянистым сладким кремом, что пироги или штрудели с самыми разнообразными начинками.
Трепетали сине-белые зонтики. Ветерок шевелил тонкие сине-белые скатерти, изредка заглядывая в тарелки к людям.
На террасе места не нашлось, но и к лучшему.
Здесь все… слишком любили разглядывать друг друга, и Анна вдруг ощутила, как уходит радость. Она даже остановилась было – до дома пара минут езды, и она вполне способна потерпеть, но странное, прежде несвойственное ей упрямство заставило сделать шаг.
