– Тогда даже слухи пошли, что вот-вот обручение с великой княжной состоится… не самого графа, а сына его, который тогда только-только на свет появился. Но не вышло…
– Почему?
– Откуда мне знать? – удивилась Татьяна. – Я тебе говорю, что от папеньки услышала… и то, половину он не мне, а матушке рассказывал.
– А ты?
– А я не виновата, что он на своих фабриках орать привык. И окна не закрывает. Там не только я, там полдома слышали. Так что увидите, к вечеру весь город знать будет.
Анне стало жаль Белова.
Девушка права в том, что сплетни по городу разносятся во мгновение ока. И преображаются, обрастают самыми удивительными подробностями. А стало быть…
– С маменькой они знатно поругались. Она ж все носится с мыслью меня пристроить поудачней, а Беловы, как ни крути, род известный. И Звезда никуда не делась, и перспективы у него отличные…
– Будь у него отличные перспективы, – встряла Ольга, – торчал бы он в этом захолустье.
– Это из-за школы, – задумчиво произнесла Светлана. – Отец злится. Ему ж письмо пришло, приказ от Калевого, чтобы отдал старое училище. А он уже почти сговорился его продать под мыловарни. Всего-то оставалось, что заключение выдать, что здания к использованию непригодны…
И передать их с городского баланса в заботливые руки купца, само собой, не бесплатно. Городская казна, надо полагать, увидела бы в лучшем случае треть суммы.
– А тут эта бумага… он долго плевался. Пришлось задаток возвращать. Правда, он думал, что будет очередной сиротский приют, а не это…
За соседним столиком стало вдруг тихо. Анна даже задержала дыхание.
– И что он собирается делать?
– Пока письма строчит, только сдается, без толку, здание-то формально не городская собственность даже. Если бы успел перевести на баланс, тогда да, в аренде можно было бы отказать, сослаться на что-нибудь, но теперь… – Таржицкая вздохнула. – И ведь не бросит… он в это дело вложился, в долги влез, если сейчас ничего не выйдет, то, боюсь, мне о Петергофе только и останется, что мечтать.
– Ты не говорила…
– А думаешь, твой папенька в сторонке стоял? Там же, где и мой… в доле. Одна надежда, что Соболевская своих денег пожалеет. Она с великой княжной дружна, если отпишется, то, может, та на Калевого надавит, чтобы эту кодлу отсюда убрать…
Анна облизала холодную ложечку, подумав, что в целом день удался. А написать… написать несложно. Павел еще не уехал, и если она попросит… конечно, Никанору доложат, не без того, но…
– Надо же, до чего у вас тут… – сказала Ольга. – А мне-то представлялось, что захолустье страшное… а тут такие страсти…
– Еще и не такие, – проворчала Таржицкая. – Папенька уже строительство начал, вон еще с осени фундаменты заложили. Пляжи обустроил. Гжелич для театра на все лето ангажировал. Княжну Куракину пригласил, приедет через две недели погостить до бала. А тут эти…
– Может, обойдется?
Почему-то Анне подумалось, что нет.
Глава 15
Защитное поле зазвенело, задрожало, предупреждая о попытке взлома, а заодно уж развеивая остатки муторного сна, в котором он, Глеб, вновь бродил по дому.
Парадная лестница. Красный ковер. Красное на красном не видать, но запах крови стоит острый, терпкий. А вот на белых стенах пятна заметны. Яркие, что маки по весне.
Корзинка с рукоделием перевернулась, и клубок откатился к самым дверям, протянув красную нить-дорожку через всю комнату.
Поле злилось, и Глеб заставил себя отрешиться от сна. Просто сна.
Наяву тогда все было иначе. Да и прибыл он спустя неделю, когда дом уже и прибрать успели, насколько, конечно, смогли.
Он натянул рубашку, кое-как застегнул, почувствовал, что ткань прилипла к плечам, и, стало быть, снова печать закровила. Вот же, пусть и наносили их, когда Глеб пребывал в беспамятстве, но легче не стало. Отсроченная боль настигала, напоминала, что у всего есть своя цена.
Он спустился. Подумал, что стоит заглянуть в подвал, сменить Земляного, который – здесь и гадать нечего – спать устроился на полу. А потом будет сипеть, ворчать и ругаться, что горло застудил. Как мальчишка…
Он добрался до двери, попутно заглянув в залу, где нынче обустроились мальчишки. Спят. Измотались, да и… заклинание, может, не слишком этично использовать, зато и выспятся, и не вляпаются никуда.
Надо будет воспитателя подыскать. И кухарку. Снова.
Куда подевалась Адель, которая до того являлась исправно, Глеб не знал. Осознала наконец, что место ее на кухне и иного не предложат? Обиделась? Или устала? Главное, что едой в доме не пахло. Плохо.
Солнце за дверью палило нещадно. И воздух пах пылью. Дорога к воротам показалась бесконечной. А боль сползла ниже, наполняя одну печать за другой.
Может, прав был отец в том, что боль – это плата за силу, и следует принять ее сразу.
Нет. Этак додуматься можно…
– Кого там… принесло? – не слишком вежливо поинтересовался Глеб.
У кухарки имелся ключ. Он сам его сделал.
– Полиция, – ответили с той стороны баском. – Открывайте. У нас предписание.
А Павлуша исчез.
Вот утром был, еще когда из подвала вернулись, сидел, бумагами обложившись, а после… надо было делать контур двойной, чтобы и на выход, и на вход сигнализировал.
Калитку Глеб отворил. Старые ворота проржавели и открывались с протяжным скрипом, а левая створка и вовсе застревала в зарослях лебеды и крапивы. Правая же провисла, и открывать ее приходилось, слегка приподнимая, что детям было не под силу. К счастью.
Мастера нужны. И для дома, который все же стар. Крыша протекает, из окон поддувает, часть комнат завалена барахлом, в другой – запустение.
А еще школа. Реконструкция и перестройка…
– Доброго вам дня, – господин за калиткой меньше всего походил на полицейского. Он был невысок, худощав и странно неказист. Светлые волосики его растрепались, рубашка запылилась, а пиджачишко, чересчур просторный, будто чужой, измялся. Из нагрудного кармана торчал хвост клетчатого платка, а в руках господин держал массивную трость.
– И вам. Доброго.
Глеб не сдержал зевка. Получилось до крайности невежливо, но господин ничуть не обиделся.
– Старший унтер-офицер Градов, – представился господин, щелкнув каблуками. А вот туфли у него были щегольские, белые, с длинными узкими носами, из-за которых ступни господина гляделись невероятно длинными. – Мирослав. Аристархович.
– Белов. Глеб.
– А по батюшке?
– Без батюшки. Чем обязан?
Мирослав Аристархович вытянул шею, несколько, к слову, грязноватую, силясь заглянуть за забор. Глеб отступил даже, чтоб гляделось сподручнее.
