Она была округлой. И рябой.
Волосы зачесывала гладко, заплетая тугую косу. И коса эта не растрепалась даже после смерти. Нашли ее в подворотне, изуродованной, изрезанной и изломанной. Тело, брошенное в мусорной куче, поели крысы.
Глеб перелистывал страницу за страницей.
Опросы свидетелей, которые, как водится, ничего не видели и не слышали. Коллеги. И неизвестный любовник, в существовании которого все были уверены. Она изменилась незадолго до смерти. Повеселела. Одеваться стала не то чтобы модно, но… Серьги. И колечко. Предложение, которое ей сделали, и она согласилась. За нее радовались, а вон как вышло.
Его искали, и старательно, потому как очень уж громким вышло дело.
Глеб закрыл папку.
Пять лет прошло, и выходит, что не нашли. А ведь она, судя по всему, не была первой, уж больно знакомым получился рисунок порезов, скрытый коркой крови, но все одно узнаваемый.
Второе дело. И вновь девица. Мещанского сословия. Не особо красивая, не избалованная вниманием, найденная мертвой на берегу реки.
Тайный поклонник. Кольцо, которое она показывала подруге по секрету. Поиски. Четверо задержанных, но ни одного, кого удалось привлечь.
Глеб интереса ради прочел справку. Сезонные рабочие, которые приезжали на сбор винограда. Не то чтобы они вовсе не могли убить, но вряд ли рабочего можно рассматривать как удачную партию.
И золото опять же… Дорогой подарок.
Третье дело отличалось лишь тем, что девицу обнаружили в собственном доме, где она, сирота, жила с престарелой теткой. Тетке перерезали горло, а вот девицу едва ли не на части разодрали.
Кольцо, к слову, удалось найти. Его снимок прилагался, как и описание.
Золото оказалось золотом, а вот камень – бриллиантом, пусть и маленьким, но кольцо с камнем стоит куда дороже, нежели с фианитом. Выходит, он не беден.
Четвертое убийство случилось с полгода тому.
Василиса Щарская, мещанка, расторгла помолвку с женихом ради… ага, большой любви к человеку, имя которого установить не удалось.
Зато вновь кольцо. И серьги.
Разговоры о скорых переменах, которые ждут Василису. Подруги, предупреждавшие, что лучше синица в руках, нежели журавль в небе, и что не стоит верить всяким говорящим. Ссоры.
И жениха спасло лишь то, что после очередного выяснения отношений – буйного весьма, если свидетелям верить, – он отправился в Петергоф на торги.
Его, конечно, задержали, но после отпустили. Повезло.
– И что скажешь? – Земляной держался в тени.
– Что дело дрянь. Он убивает давно. Очень давно. И настолько уверен в своей непогрешимости, что почти не прячется, – Глеб положил на стол первый снимок, сделанный уже после смерти.
Фигура у Клименко была в меру женственной, округлой.
– Крыло, – Глеб очертил рисунок, который на снимке казался лишь бессмысленными порезами. И положил рядом второй. – Еще одно крыло. Смотри, какая точность, симметрия выдержана просто идеально…
Голова с короной. Странно, как ее не заметили. Или заметили, но решили, что сходство случайно.
– И значит, надо искать других, на ком он тренировался, да… – Земляной ткнул пальцем в снимок. – Поэтому и попросил покопаться в закрытых делах. Что-то подсказывает, нароют изрядно дерьма.
И вовсе не того, которое удастся легко отмыть.
Спала Анна отлично.
Ее не мучили ни кошмары, ни совесть, которая имела обыкновение оживать даже тогда, когда объективной вины за собою Анна не ощущала.
Напротив, сон был легок и светел.
И проснулась она поздно, в настроении если не замечательном, то всяко в отличном.
Кофе. Завтрак. Солнце за окном. Странная легкость, которая, Анна знала, обманчива, но почему бы и нет. Она устроилась на террасе. Дел было много, но Анне не хотелось думать о них. И о проклятье.
И об учениках, которые придут завтра, и надо было бы придумать, чем их занять, а еще отправить Марьяну в кондитерскую. Или самой съездить? В конце концов, у Марьяны появились новые дела, Анна же не то чтобы свободна, но всяко свободней ее.
Аргус ткнулся носом в бедро, и Анна рассеянно потрепала его за ухо. В городе ему не обрадуются, но…
– Анна! – этот голос вспугнул стаю бабочек, облюбовавших цветы ипомеи. И бабочки закружились, заплясали, роняя пыльцу с крыльев. – Я уже начала думать, что вы уехали…
На Ольге был вызывающий костюм с короткими, на две ладони ниже колен, брючками и свободной блузой, которую прикрывал льняной жакет.
Круглая шляпка. Хвост вуалетки. Шелковый шарф, который слегка расползся.
– Уезжала, – Анна поднялась.
– И защиту поставили? – Ольга ткнула пальцем. Со стороны это гляделось несколько нелепо, будто она пыталась продавить ладонью воздух. – Отличная. На крови? Сосед, да? Это из-за убийства? Из-за него, кажется, все с ума посходили! Мама потребовала поставить и у нас, но дедушки нет, а сосед ваш, представляете, и говорить не захотел. Мама терпеть не может, когда ей отказывают. Становится совершенно невыносимой.
Ольга опиралась на длинный тонкий зонт-трость.
Зачем он ей? На небе ни облачка, или очередная мода?
– Вы не против компании? Здесь тоска смертная. У меня дома если и встают, то не раньше полудня, а я в папу пошла. Вот и маюсь. Заняться нечем, только и остается, что гулять. И прогулки того и гляди запретят. Все боятся. А чего бояться? Я же маг!
– Я тоже, но… гость, Аргус. Гость.
Голем приближался медленно, не сводя с Ольги настороженного взгляда. И Анна ощущала эхо его неодобрения: разве можно вот так просто впускать малознакомых людей, пусть и симпатичных?
– Это же… голем? – выдохнула Ольга в совершеннейшем восторге. – Настоящий? И… не простой, да? Уж я-то в этом разбираюсь. Дедушка на големах специализировался, хотя, конечно, когда я подросла, он уже новых не делал. Болел. Однако книги сохранились. Мама их хотела сжечь, но папочка не позволил. Тоже ругались. Терпеть не могу, когда они ругаются. Погладить можно?
Аргус остановился в шаге от гостьи и оскалился, но Ольгу клыки не испугали.
– Какой красавец, совершеннейший, дедушка бы оценил. Знаете, он всегда говорил, что тьма или свет живут в человеке, а сила – это так… это то, чем Господь наделил.
Ее ладонь легла на холку зверя, и Аргус прикрыл глаза.
– Хороший… А где вы его купили? Хотя нет, таких не продают. Это подарок, верно? От вашего соседа? От которого? Мне нравится темненький, он так смешно сердился, когда с мамой говорил. Она ему… А у вас будет чай? Вы скажите где, я сама найду, я привыкла сама. Так вот, она сперва Карлушу послала, это наш дворецкий. Его даже не пустили. Тогда Олега. Я вам про него рассказывала?
